Манданы, хидатсы и арикары лучших лошадей на ночь загоняли в свои земляные дома. Пауни ставили дома недалеко друг от друга, а перед домом или сбоку от него сооружали открытый бревенчатый корраль, в который на ночь загоняли лошадей и мулов. Но это не было серьезным препятствием для небольших вражеских отрядов, которые ночью проникали в селение, открывали коррали и выводили лучших животных. Энтони Грасс писал в дневнике: «Вичиты ночью загоняют лошадей в небольшие загоны, располагавшиеся рядом с домом каждой семьи. Несмотря на все предосторожности, осейджи часто по ночам крадут их».
Хотя индейцы придавали войне особое значение и поощряли молодежь на подвиги, порой для поселения было важно несколько сдержать военную активность, чтобы в нем оставалось достаточно полноценных бойцов для защиты стариков, женщин и детей от вражеских атак. В этой ситуации становилась очевидной роль верховной власти, совета и общественного мнения. Поступок военного предводителя хидатсов, по их просьбе оставшегося в поселении, когда в походы ушло много воинов, оценивался также высоко, как и деяния вернувшихся из походов с победой.
Пожалуй, ни одно из племен не страдало от атак кочевников так сильно, как пауни. Огромные отряды сиу в 300–500 воинов обычно подъезжали к деревне пауни на рассвете и вытягивались перед ней в шеренгу. Они восседали на лучших лошадях, разодетые в военные одежды, и распевали военные песни. В момент их появления селение пауни превращалось в растревоженный муравейник. Кричащие женщины и дети забирались на крыши земляных домов, чтобы оттуда наблюдать за ходом сражения, а воины хватали оружие, вскакивали на лошадей и выезжали на равнину, чтобы встретить врага. Если позволяло время, воины пауни тоже надевали лучшие одежды, но чаще они просто успевали раскрасить себя и боевых коней. Пауни выезжали между поселением и противником, сиу медленно приближались к ним. Когда противоборствующие стороны разделяло метров пятьсот, они останавливались. И те, и другие распевали военные песни. Через некоторое время от одной из сторон отделялся всадник. Он кричал оскорбления противнику и восхвалял соплеменников. Он хвалился тем, что делал с врагами раньше и что собирается сделать в будущем. Затем, низко пригибаясь к шее коня, всадник скакал к концу вражеской линии. На расстоянии полета стрелы он поворачивал коня и мчался вдоль шеренги врагов, выпуская в них стрелу за стрелой. Те, в свою очередь, осыпали его градом стрел и пуль. Порой враги бросались за ним в преследование. Когда смельчак достигал другого конца вражеской линии, он поворачивал коня и скакал к своим. Если он был ранен или под ним подбивали лошадь, а также если соплеменникам казалось, что смельчака могут настигнуть, все воины бросались ему на помощь. Враги так же желали добраться до его скальпа, как соплеменники спасти его, и стороны сходились в бою. Основная часть боя проходила на близкой дистанции, а потому воины мало пользовались луками и копьями и дрались томагавками, военными дубинками и били друг друга шестами для подсчета «ку». Многие получали раны и ссадины, но убитых, как правило, было мало. Если воин, вокруг которого разгоралась битва, лишался скальпа, его товарищи сразу отступали, оставляя тело в руках врага, поскольку оно уже не представляло для них интереса. Если же удавалось защитить его или его тело от скальпирования, стороны разделялись и отходили на прежние позиции. После некоторой передышки уже от другой стороны отделялся всадник, и все повторялось по новой. Иногда вместо того, чтобы скакать вдоль шеренги, смельчак бросался во вражеские ряды, намереваясь посчитать «ку» или убить кого-нибудь. Враги сразу окружали его и старались убить, хотя часто ему удавалось спастись. Соплеменники спешили ему на выручку, и бой закипал с особой яростью. Если храбреца убивали, то скальпировали, а тело разрубали на мелкие куски. В такой манере бой мог продолжаться большую часть дня, пока стороны не уставали и не разъезжались.
Во время нападения на поселения полуоседлых племен воины-защитники, выехавшие навстречу врагам, оказывали яростное сопротивление, сражаясь насмерть. Они не смели бежать, потому что в случае поражения теряли все имущество, а поселение враги могли уничтожить полностью. Кочевники приезжали проявить свою доблесть, удовлетворялись несколькими скальпами и уезжали. Но если силы были неравными и врагам удавалось пробиться в селение, защитники отбивались, укрывшись в земляных домах. Джордж Гриннел, встречавшийся со многими участниками таких боев, утверждал, что при нападениях врагов на постоянные поселения пауни последние всегда оказывались победителями.
Земляные дома оседлых племен представляли своего рода крепости, проникнуть в которые было сложно. Вход в земляной дом арикаров представлял собой выступ около 3,5 м длиной, закрытый со всех сторон, образующий узкий проход, который было легко защищать. Такие же проходы в земляные дома были у понков, омахов, хидатсов, канзов и манданов. Как и в типи кочевников, места внутри дома были четко распределены. В доме омахов место молодых юношей находилось сразу справа от входа, чтобы они первыми бросались на защиту родичей в случае неожиданного вторжения врагов. Загоняя жителей в земляные дома, враги взбирались на них и стреляли внутрь через отверстия дымоходов. Обитатели домов стреляли по ним в ответ. Пауни прорубали в стенах бойницы и стреляли через них по врагам. Если удавалось выгнать уцелевших обитателей или перебить их, сиу врывались в дом и грабили его, после чего поджигали. В июне 1843 года несколько белых людей стали свидетелями нападения огромного отряда сиу на деревню пауни. Расположившись на вершине ближайшего холма, лидеры сиу посылали вниз отряд за отрядом. Всадники, распевая победные песни и оглашая округу пронзительными звуками свистков, врывались в деревню, открывали загоны с лошадьми, поджигали пару домов, после чего медленно уезжали на холм, гоня перед собой захваченных лошадей. Затем на деревню налетала другая группа всадников. Яростный бой продолжался в такой манере несколько часов. Все это время часть сиу находилась в деревне, стреляя и грабя. Когда одна группа возвращалась на холм, чтобы передохнуть, другая мчалась по склону в деревню. Пауни перебегали из дома в дом, отчаянно сражаясь, но враги превосходили их в численности. Сиу больше всего интересовали лошади, но загоны были сооружены между домами, из которых стреляли пауни. Сиу уехали только после того, как из другой деревни скид и, расположенной в трех милях от этой, прибыло подкрепление. Сиу угнали около 200 лошадей и сожгли 20 домов из 41. Деревня была завалена трупами мужчин, женщин и детей – 67 было убито и 26 ранено.
Хуже всего приходилось жителям деревень, когда основная часть племени уезжала на бизонью охоту. Жюль Де Мун описывал людей, оставшихся в деревне осейджей, когда племя отправилось на ежегодную бизонью охоту, как «ходячие трупы, большинство из которых слепы на один глаз или почти слепы и настолько убоги и жалки, насколько это только возможно». Они часто становились жертвами врагов, хотя известны случаи, когда оставшиеся осейджские женщины отбивались от небольших вражеских отрядов. Им приходилось оставаться в незащищенной деревне долгое время. Например, пауни проводили по меньшей мере восемь месяцев в году, скитаясь по равнинам в поисках бизоньих стад. Их деревни в это время стояли практически опустевшими, но именно их они считали своим домом и исполняли в них все важные племенные церемонии. К 1867 году скиди-пауни, вынужденные оставаться дома, перебирались в окрестности города Колумбус, где под защитой американцев ждали возвращения племени с охоты.
