Она покидает старую сортировочную станцию и поднимается на холм к мосту Мильярд, который ведет через дамбу. Некко слышит оглушительный рев воды, напирающей на бетонную стену и переливающейся через край. Здесь начиналась старая система каналов, направлявшая воду для снабжения фабрик.
Перебравшись через мост, Некко находит тропу, ведущую к воде. Это медленный спуск; тропа заросла кустами, и путь едва виден в темноте. Некко думает о фонарике в рюкзаке, но не хочет рисковать. Тропа крутая и каменистая, местами скользкая. Некко хватается за ветки и вьющиеся растения, чтобы не упасть. Здесь полно горько-сладкой лозы, созревающей каждой осенью и выбрасывающей красные ягоды из желтых стручков.
– Красивое растение, – однажды сказала ей мисс Эбигейл. – Но это не местный, агрессивный вид. Смотри, как она оплетает деревья и вытесняет местные кустарники; это растение нацелено на выживание.
Наконец Некко достигает дна и начинает пробираться по узкой тропе между рекой и каменной стеной. Она внимательно смотрит по сторонам.
Ей без труда удается найти вход даже в темноте. Там, примерно в десяти футах выше, над старыми кирпичными тоннелями, которые некогда были системой каналов, находится небольшая дверь, вделанная в камень. Волшебная дверь. Это дверь, не имеющая никакого смысла, в которую почти невозможно поверить. Когда впервые видишь ее, то думаешь, что у тебя помутилось зрение.
Некко тщательно оглядывается, но никого и ничего не видит, поэтому начинает подниматься. Это непростой подъем – есть лишь несколько мест, где можно поставить руки и ноги, которые легко могут соскользнуть, – но ее тело помнит последовательность движений. Есть места, где камни выпирают лишь настолько, чтобы можно было упереться, узкие кирпичные карнизы вокруг старых тоннелей. Когда они с мамой жили здесь, Некко пользовалась ими несколько раз в день. Рюкзак Гермеса тяжело давит на плечи, руки и ноги ноют от длительной прогулки по городу, но Некко продолжает подъем.
Никто точно не знал, откуда взялся Зимний Дом. До них доходили слухи, что тоннели восходят ко временам бутлегеров, привозивших ром с юга и виски с севера. Местные историки утверждали, что семья Дженсен во время сухого закона гнала ром и имела подпольные кабаки по всему городу.
Некко достигает двери и с облегчением видит, что разбитый замок по-прежнему болтается в створке засова. Она толкает дверь и вваливается в кирпичный тоннель с бетонным полом, а потом быстро закрывает дверь за собой.
Включив фонарик Гермеса, она направляет луч в глубину тоннеля и пугает крысу, которая устремляется прочь. Некко не возражает против крыс. Это умные животные, как и она, приспособленные для выживания. Просто у них плохая репутация.
Тоннель имеет арочный свод, достаточно узкий, чтобы люди могли проходить только поодиночке. В нем пахнет старым кирпичом и деревом, плесенью и забытыми вещами. Запах ударяет Некко, как тычок в живот.
Когда-то здесь был ее дом. Ее и мамин.
Она движется вперед и с облегчением видит паутинные сети и нити, затягивающие проход: верный знак, что здесь уже некоторое время никого не было. Примерно через двадцать ярдов тоннель раздваивается. Можно повернуть направо или идти прямо. Если пойти прямо, то примерно через сто ярдов упрешься в кирпичную стену. Некко всегда гадала, что находится за этой стеной и кирпичами; она даже начала сбивать известку, открыв кусочки тяжелого и плотного дерева, похожего на корабельные доски. Но из-за смерти мамы ее раскопки не успели далеко продвинуться.
Некко поворачивает направо, испытывая странное возбуждение по мере приближения к цели. Еще через десять ярдов она видит тяжелую металлическую дверь с ржавым кольцом. Некко задерживает дыхание и дергает за кольцо, дверь распахивается.
Ничего не изменилось: когда Некко водит вокруг лучом фонарика, она видит все, что оставила здесь в то самое утро.
Это небольшое помещение около пятнадцати квадратных метров. В дальнем конце стоят их кровати: деревянные паллеты с матрасами и кучами одеял. Между кроватями есть ряд низких полок, заполненных книгами в бумажных обложках, газетами и журналами, в основном добытыми из коробки бесплатной раздачи в библиотеке. По комнате развешаны и разбросаны картины и рисунки матери. Они раскрашены ярко, с сильным уклоном в красный цвет, навеянный видениями от зелья: лоза с гроздьями ягод, уходящая в розовые облака с парой глаз наверху, рыба с красными плавниками, перелетающая через Стальной мост, и огонь с разными образами, скрытыми в пламени, – лица, карманные часы, маленькая девочка с куклой в руках.
В кухонном уголке есть большая банка с краном, установленная на полке над столом с пластиковой лоханью, где они мыли посуду. Под столом стоит пятигаллоновое ведро для грязной воды. Каждое утро и каждый вечер Некко выносила к реке это ведро, которым они также пользовались как ночным горшком.
Кастрюли, сковородки, чашки, тарелки и столовые приборы обитали в выщербленном металлическом шкафчике между раковиной и старой газовой плиткой, работавшей на пропане. Они крали маленькие баллоны пропана из хозяйственных или универсальных магазинов. Напротив кухонного уголка расположен стол, которым они пользовались для еды, собранный из сломанных грузовых паллет. Разнородные стулья подобраны по обочинам дорог. Все, чем они владели, было кем-то уже выброшено или отвергнуто. Но их это вполне устраивало.
Когда Некко была маленькой девочкой, отец читал ей замечательную книжку «Добывайки» о маленьких человечках, живших под полом и в стенах старого дома. Некко нравилось думать о себе и матери как о Добывайках иного рода: больших и сильных, но тем не менее живущих в тени и берущих вещи, пропажу которых никто не заметит.
Слева от небольшого участка вокруг стола находится второй вход: тоннель, который ведет по длинному коридору мимо четырех других дверей, заложенных кирпичом, к металлической лестнице, вмурованной в стену. Если подняться по лестнице и откинуть металлический люк, то окажешься за старой фабрикой, ветхим кирпичным зданием на окраине города, закрытым уже более полувека. Хотя едва ли кто-то мог вторгнуться оттуда, они с мамой тщательно замаскировали люк, покрыв его слоем вонючей смазки и закидав грязью, камнями и битым кирпичом. Если не знать, где этот люк, то никогда не найдешь.
Направив луч фонарика, Некко видит мамин красный свитер, наброшенный на спинку стула. Две пустые чашки на столе хранят чаинки от их последней трапезы. В какой-то момент Некко даже кажется, что мама лежит на матрасе, что она сейчас поднимется, услышав ее приближение, и спросит: «Почему так долго?»
Но никто не шевелится. Ни звука, только колыхание паутины.
Некко подходит, светя фонариком, и берет мамину чашку. На дне лежит мертвый мотылек, серый и высохший.
– Ох, мама, – говорит Некко и впервые за этот день дает волю слезам. Бремя всего, что случилось недавно, обрушивается на нее и ревет, как вода возле дамбы.
Некко опускается на колени, сжимая пустую чашку.
* * *
Выплакавшись, Некко находит коробок спичек и зажигает свечи и керосиновые лампы. Несколько минут она занимается уборкой и радуется своей занятости; она подметает, моет кружки, проверяет запасы воды и пропана, а также скудный провиант, еще оставшийся в кладовой. Вскипятив чайник, Некко заваривает себе чашку чая с сахаром и достает волглое печенье из старой жестянки.
