Коллинза, уменьшенную копию взрослого человека — задержавшиеся в развитии ноги не позволяли ему ходить — катил в инвалидной коляске по полной народа улице Нью-Йорка темнокожий слуга по имени Оделл. Он был настолько силен, что во времена, когда не знали еще вспомогательных наклонных пандусов, мог поднять Коллинза вместе с коляской и занести их обоих по лестнице в ресторан или домой. Оделл редко говорил, но был дружелюбен и предан Коллинзу душой и телом, и с тех пор, как познакомился с Бобби, проникся и к нему глубокой симпатией.
Рядом с Коллинзом шагала его младшая сестра Этель, упитанная, но очень милая дипломированная медсестра, почти всегда сопровождавшая брата. Она обожала его и отказалась от всего — даже от женитьбы — чтобы заботиться о нем. Хотя Джек и Этель лишь этим летом познакомились с Бобби, вскоре они едва ли не заменяли ему родителей.
Феллиниевский квартет говорил на таинственном языке с упоминанием людей, обладающих титулами времен феодализма и живших века назад. Прохожие, пока они шли по Бруклину от Ленокс-роуд и Бедфорд-авеню до иногда шумноватой Флэтбуш-авеню, обращали на них внимание. Но их это не смущало, они жили в своем мире, в котором объединялись континенты и тысячелетия, населенном королями и придворными, раджами и принцами. Пунктом назначения для них являлся китайский ресторан «Серебряная луна».
«Пешка на четвертое поле от ферзевого слона», — ответил Коллинз basso profundo, очень низким басом, слышимом и на другой стороне улицы.
Как профессиональный музыкант может читать ноты с листа и слышать музыку в голове, так шахматный мастер с хорошей памятью способен читать запись партии и видеть ее «глазом разума». У композитора Антонио Сальери выступили слезы радости, когда он прочел часть моцартовской партитуры еще до исполнения произведения. Таким же образом на некоторых шахматистов может эмоционально подействовать переигрывание в уме блестящей партии великого маэстро.
Фишер не только визуализировал партию без доски, фигур и печатного бланка; он составлял ее, монтируя кинофильм в своем уме. Двигаясь неспешно по Флэтбуш-авеню, Бобби с Коллинзом играли «вслепую» — формат игры, практикуемый уже веками. Существуют свидетельства, датируемые 800-ми годами нашей эры, о том, что кочевые арабы играли без доски и фигур в игру, похожую на шахматы, передвигаясь по пустыне на верблюдах. У многих любителей шахмат — и, тем более, у тех, кто не знает их правил — вид двух играющих без доски способен вызвать изумление. Удивительные подвиги памяти могут показаться мистическими.
Коллинз более чем хорошо знал шахматную стратегию. Он являлся соавтором последней на тот момент редакции своего рода библии для шахматистов «Современные шахматные дебюты», в которой содержались тысячи вариантов позиций, анализов и рекомендаций. Бобби, ставший учеником Коллинза, уже несколько лет изучал партии прошлого и настоящего, и теперь погружался в его библиотеку, содержавшую сотни книг и журналов.
Было сыро, вот-вот мог зарядить дождь. В начале того года Фишер победил в юниорском чемпионате США, проведенном в Филадельфии, а сейчас он только что вернулся из Оклахома-сити с открытого чемпионата США, став самым юным игроком, когда-либо принимавшим в нем участие. Коллинз побеждал в чемпионате штата Нью-Йорк, он был ветераном и известным учителем шахмат. Ему было 44 года.
Странная пара продолжала свою невидимую партию. Бобби руководил в уме белыми фигурами, Коллинз — черными. Борьба шла как на качелях, каждый выступал то в роли хищника, то дичи.
Бобби до поры до времени был ниже среднего роста для своего возраста, и сейчас рост его составлял 5 футов и 4 дюйма. Но он начинал вытягиваться и одежда ему уже явно становилась мала. К 18-ти годам его рост достиг 6 футов и двух дюймов. У него были карие глаза и… улыбка во все зубы с небольшой щелью между двумя передними, улыбка счастливого ребенка, желающего, чтобы его любили или, по меньшей мере, не бранили по пустякам. Этим вечером на нем была рубашка поло, коричневые вельветовые слаксы — несмотря на август — и поношенные черно-белые 5-долларовые кеды. Говорил он слегка в нос, вероятно, ему требовалось удалить миндалины и аденоиды. Его волосы были подстрижены под ёжик, словно однажды мать Регина или сестра Джоан подрезали их коротко и с тех пор расческа их не касалась. Бобби походил больше на мальчика с фермы из Канзаса, чем с улиц Бруклина.
Обычно он шел впереди Коллинза и остальных на несколько шагов, испытывая желание идти быстрее, но сдерживаемый необходимостью объявлять ходы или получать ответы учителя. Бобби всегда делал ответный ход молниеносно, реакция рождалась где-то глубоко в подсознании — он словно видел слонов, несущихся по диагоналям, коней, скачущих через фигуры и пешки, ладей, занимающих критические поля. Иногда он расщеплял свою умственную гимнастику, отодвигая в сторону воображаемую доску для того, чтобы схватить сказочную биту и послать незримый мяч на левые трибуны стадиона «Эббетс Филд». Даже сильнее, чем чемпионом мира по шахматам, Бобби Фишер хотел быть Дьюком Снайдером, игроком-легендой бейсбольной команды «Бруклин Доджерс».
Удивительно, что Фишер уже в 13 лет легко и сильно играл вслепую. Многие опытные шахматисты на такое не способны. Но дело вовсе было не в том, что мальчик предпочитал играть, не глядя на доску; просто он хотел посвящать шахматам всё свое свободное время, и двадцатиминутная прогулка от дома Коллинза до китайского ресторана была слишком долгой, чтобы оставаться без шахмат. И он как будто не замечал ни шума транспорта, ни какофонии музыки и голосов, наполнявших авеню.
В своем юном возрасте Бобби успел сыграть тысячи партий, многие из них в формате, называемом «рапид» или «блиц». Вместо обычных для «турнирных» партий двух часов, блиц-партии зачастую заканчивались за десять минут; противники получали по пять минут на партию, — или того меньше, если требовались испытания покруче. Иногда даже применяется правило, согласно которому каждый ход должен быть сделан в одну секунду. Размышлять, по существу, некогда, нет времени на внутренние диалоги типа: Если я поставлю слона на это поле, а он отведет своего коня сюда, тогда, может быть, я переведу ферзя сюда — нет, это не годится! Тогда он заберет мою пешку. Лучше я сделаю вот что… Годы, проведенные Бобби за игрой блиц, научили его быстро схватывать связи фигур на доске.
Двигаясь по Бруклин-стрит, Фишер и Коллинз обменивались понимающими взглядами, словно вовлеченные в тайный ритуал. По мере приближения к ресторану усиливалось желание успеть завершить партию, но времени осталось недостаточно. У самых дверей ресторана выяснилось, что в партии сделано около 25 ходов, и Коллинз предложил Бобби ничью. Хотя это был жест вежливости, Бобби испытал неудовольствие, почти оскорбление. Для него ничья была равносильна поражению, и свою позицию он расценивал, как более выгодную. Он хотел сражаться. Тем не менее, из уважения к своему учителю Бобби неохотно согласился. Он почти пропел в ответ: «О’кэ-э-эй». И сразу же переключился на то, что его ждало впереди: любимые блюда Китайской кухни Egg Drop Soup, Chicken Chop Suey, фисташковое мороженое и, разумеется, большой стакан молока.
Регина Вендер Фишер, мать Бобби, родилась в Швейцарии и переехала в США вместе с семьей, когда ей было два года. Лет в 16–17, уже окончив колледж, она отправилась в Германию навестить брата, служившего там моряком ВМС США. В Берлине ее нанял американский генетик Херманн Дж. Мюллер (впоследствии ставший нобелевским лауреатом в области физиологии) в качестве секретарши и гувернантки для своего ребенка. Мюллер и Регина познакомились в берлинском университете, где она посещала курсы. Они уважали друг друга: она восхищалась его блестящим умом и гуманистическими воззрениями, он ценил ее за то, что она знала немецкий язык, умела стенографировать и быстро печатала. Она была достаточно сообразительна, чтобы понимать и аккуратно печатать на машинке его сложные размышления по вопросам химии и генетики. Мюллер советовал ей изучать медицину и хотел, чтобы она последовала за ним в Россию — он получил предложения на ведение исследовательской работы как в Москве, так и в Ленинграде, — в итоге она поддерживала с ним связь на протяжении более чем пятидесяти лет. Она была студенткой Первого московского медицинского института с 1933 по 1938 год.
