Деньги являлись фокальной точкой разногласий, но не только они (доллары или кроны); Бобби просто шел своей дорогой. Как было написано в редакторской колонке «Нью-Йорк Таймс»: «Если он сыграет в Рейкьявике и победит — его заработки настолько возрастут, что нынешние суммы покажутся на их фоне смешными». Фишер это понимал. Он также знал, что мир желал видеть матч и что если он потянет еще немного, денег станет больше.
Мировую прессу, сказать самое малое, всё это не радовало. Иностранные газеты отражали на своих страницах недовольство читателей. «РУССКИЕ ПРЕЗИРАЮТ ФИШЕРА ЗА МЕРКАНТИЛИЗМ», — кричал заголовок в «Нью-Йорк Таймс», и ТАСС, советское новостное агентство, резюмировало: «Когда бы речь ни заходила о Фишере, на первый план выходят деньги, а спортивные соображения отступают в тень. Характерно, что его доверенные лица не шахматисты, но юристы; им он [доверил] все свои шахматные дела». Крупнейшая немецкая воскресная газета «Бильд ам Зонтаг» писала: «Фишер опустил шахматы до уровня матча по реслингу. Мы не ведали до сей поры о возможности такого снобизма и высокомерия». Лондонская «Дейли Мейл» утверждала: «Бобби Фишер самый невоспитанный, невротичный и дурного нрава молодой человек из всех, когда-либо появлявшихся в Бруклине. Что касается международного престижа, Советский Союз выиграл дебютную часть матча со счетом 10:0». Но пресса — и, как будто все остальные — не понимала проницательности Бобби в деле защиты своих финансовых интересов; не невротизм и скандальность заставляли его поступать так, а не иначе. Он инстинктивно понимал, что чем дольше он выжидал, тем более пухлым становился призовой фонд.
Бобби чувствовал, что журналистов не очень-то интересовало, куда и почему он ставит фигуры на доске, они нуждались в скандалах, трагедиях и комедиях его жизни. Для него пресса осталась загадкой, которую он так и не смог разрешить. Он отдавал себе отчет, что не может лгать в ответ на прямо поставленный вопрос, а если он отказывался отвечать, «по умолчанию» считалось, что он скрывает нечто ужасное.
Ходил слушок еще со времени его первого межзонального турнира в Портороже в 1958 году, что он антисемит, но в частных беседах Бобби это категорически отрицал, когда играл в Натанье, Израиль, в 1968 году. Один из ближайших друзей Бобби Энтони Сэйди говорил, что никогда не слышал антисемитских высказываний от Бобби до определенного момента после матча 1972 года.
Во время матча Бобби не позволил себе ни единого антисемитского или антиамериканского высказывания; напротив, он казался высокопатриотичным, и среди его друзей, юристов и коллег было много евреев. Но Вилфрид Шид, американский новеллист и эссеист, написал заметку еще до окончания матча, которую впоследствии многие сочли пророческой. В книжном обозрении «Нью-Йорк Таймс», посвященном книге Эзры Паунда, Шид сравнил Бобби с Паундом, получившим печальную известность за свои антисемитские и антиамериканские взгляды, и осужденный правительством США по обвинению в предательстве за его фашистские передачи. Шид писал: «Относительно Эзры Паунда, равно как и Бобби Фишера, хорошего можно сказать только одно — коллеги ими восхищаются. Но всем остальным восхищаться нет оснований».
К началу церемонии открытия в исландском Национальном Театре субботним вечером 1 июля, менее чем за двадцать четыре часа до начала первой партии, журналисты и зрители резервировали обратные билеты, утратив надежды на появление Фишера. Бобби перебрался из Йельского клуба в большой — в тюдоровском стиле — дом Энтони Сэйди, который жил со своими родителями в Дугластоне, Куинс. Как рассказывал впоследствии Сэйди, дом осадили представители прессы. Фишера бомбардировали телефонными звонками и телеграммами, фотографы и журналисты вели за домом постоянное наблюдение в надежде просто увидеть его. Заголовки с фамилией Фишера оккупировали первые полосы газет всего мира, делая «второстепенными» новости, касающиеся выдвижения кандидатов в президенты США в 1972 году.
Сэйди предположил наличие заговора, целью которого было не допустить, чтобы Фишер стал чемпионом мира. Он считал, что телефон его родителей поставили на прослушивание. «Однажды, когда Фишер говорил с Дэвисом, находившимся в Исландии, — рассказывал Сэйди, — Бобби назвал кого-то из официальных лиц исландской федерации “глупым”. Внезапно он услышал врезкой женский голос на линии, который произнес: «Он сказал: “Он глупый”». Линию, очевидно, прослушивали». Сэйди добавил, что и Фишер не сомневался в «прослушке» его телефона.
Всё, конечно, возможно. Существовала теория, разделявшаяся определенным числом американцев, например, Фредом Крамером, входившим в команду Бобби, согласно которой исландцы вошли в сговор с русскими, чтобы не позволить Бобби атаковать гегемонию советских. Но, помимо личной неприязни к Фишеру, которую испытывали к нему многие исландские официальные лица (например, Тораринссон), никаких признаков того, что они хотели помешать попытке Бобби завоевать титул, замечено не было. Некоторые представители Исландии были убеждены, что Спасский сильнее Фишера и легко его обыграет. Когда матч начался, они в приватных беседах выражали желание увидеть унижение Фишера за доской.
Жеребьевка цвета на первую партию не проводилась во время церемонии открытия, которую не удалось провести точно по графику. Спасский в элегантном костюме с клетчатой жилеткой сидел в первом ряду. Но другое кресло в первом ряду, где должен был находиться Фишер, оставалось пустым и бросалось в глаза. Пока произносились речи на английском, русском и исландском языках, зрители не находили себе места, вытягивая головы и обращая взгляды в сторону входа, полуожидая-полунадеясь, что в любой момент появится Фишер во всем своем великолепии. Но этого не случилось.
Доктор Макс Эйве, представлявший ФИДЕ, согласился на двухдневную отсрочку для Фишера. «Но если он не появится к 12-ти часам вторника к жеребьевке, он потеряет все права претендента», — заявил Эйве.
На Фишера, казалось, это не произвело впечатления: он хотел 30 % от сборов за билеты и не собирался лететь в Исландию, если его требования не будут удовлетворены. Сотни людей, уже купившие или забронировавшие авиабилеты, возвращали их компании «ICF». Прибывшие со всей Исландии на первую партию и не знавшие о переносе начала матча, разочарованные, покидали помещение для игры. Среди пишущей братии распространился слух (а всего было аккредитовано около двухсот журналистов и фотографов), что Фишер уже на острове, что он прибыл на подводной лодке, дабы избежать внимания прессы, и прятался где-то внутри страны. Хотя это был всего лишь слух, несколько газет и агентств — включая солидную «седую даму» «Нью-Йорк Таймс» — сообщили об этом, как о возможности.
Шахматная Федерация СССР выступила с жестким протестом против решения ФИДЕ отсрочить начало матча на 48 часов, в котором говорилось, что Фишер заслужил «безоговорочную дисквалификацию». Возлагая вину на Эйве, федерация предупреждала его, что будет считать матч «проваленным», если Фишер не появится в Рейкьявике к 12-ти часам 4 июля, — «дэдлайн», назначенный самим Эйве. И тогда последовали два неожиданных звонка, один из Англии, другой из Вашингтона. Они-то и спасли матч.
Журналист Леонард Барден позвонил исландским организаторам и сообщил им, что британский банкир и любитель шахмат Джеймс Деррик Слейтер пожертвует 125.000 долларов, чтобы удвоить существующий призовой фонд — если Фишер согласится играть. Миллионер Слейтер заявил: «Деньги мои. Я люблю шахматы и давно в них играю. Многие хотят видеть матч, и всё готово к его началу. Если Фишер не прилетит в Исландию, большинство людей будет разочаровано. Я хочу снять проблему денег для Фишера и посмотреть, есть ли у него другие проблемы».
