Лаймен был красноречив «по-домашнему» и, в дополнение к глубокому анализу матчевой борьбы, давал объяснения ходов, понятные новичкам. Например, однажды он сказал: «Недостаточно уважать слонов абстрактно, за ними нужно приглядывать!» После первых трансляций аудитория возросла до нескольких миллионов зрителей, а через два месяца Лаймен стал звездой, люди останавливали его на улицах и просили автограф. Настолько популярным стало шоу, что оно вытесняло из спорт-баров Нью-Йорка трансляции бейсбольных и теннисных матчей, а когда канал начал освещать собрание демократов в Вашингтоне, студию «затопили» тысячи звонков с просьбой вернуть на экраны показ матча. Руководители канала пошли навстречу просьбам телезрителей и вернулись к матчу.
Фишеровская харизма и энергетический посыл изменили имидж и статус шахмат в США и других странах. В Нью-Йорке возросший спрос привел к тому, что шахматные комплекты были раскуплены в таких супермаркетах, как «Блумингдейл» и «Мэйси». Трудно было и издателям двух книг Бобби — «Мои 60 памятных партий» и «Бобби Фишер учит вас шахматам» — поспеть за спросом покупателей. Шахматные клубы испытывали наплыв желающих стать их членами, во время матча списочный состав маршалловского клуба удвоился и достиг шестисот, а в ШФ США вступило еще десять тысяч человек. Впервые в своей жизни шахматные мастера могли прилично зарабатывать уроками, поскольку число желающих возросло многократно. Люди играли в шахматы на работе, во время обеда, в ресторанах, на ступенях своих домов и в садах на заднем дворе. Точно сказать нельзя, сколько людей приобщилось к шахматам из-за того антуража, который окружал матч Фишер-Спасский, но некоторые оценивают это число в миллионы.
Вне пределов доски атмосфера, безусловно, давила на Спасского (менее привыкшего, чем Бобби, находиться в центре внимания) тяжелым психологическим прессом. Это могло подействовать отрицательно на остроту его мышления, — в пятой партии, на 27-м ходу он совершил, вероятно, самую грубую ошибку в своей карьере. Борис сдался, и поединок стал одним из самых коротких в истории матчей на первенство мира.
Гроссмейстер Мигель Найдорф, оставаясь сторонним наблюдателем, сравнил следующую, шестую партию с симфонией Моцарта. Фишер создал сокрушительную атаку и завлек короля Спасского в матовую сеть, вынудив его капитуляцию. Фишер потом признавался, что это его любимая партия в матче, и многие гроссмейстеры, такие как Ларри Эванс, отмечали, что партия настолько красиво была исполнена, что стала, вероятно, поворотным пунктом всего матча.
Фишер начал говорить друзьям, что, по его мнению, матч закончится в ближайшие две недели. Он повеселел и даже делал попытки сухо острить на английский манер. В начале августа, глядя через венецианское окно своего номера в северную пустоту сырого дня, он обронил: «Исландия хорошее место. Я должен вернуться сюда летом».
Как впоследствии стало известно, Регина Фишер в парике блондинки и стильно одетая прилетела из Англии и посетила Бобби в «Лофтлейдир». Она хотела подбодрить его и поздравить с победой в матче, до которой, казалось, было рукой подать. Она не хотела быть узнанной. Любопытство журналистов касательно нее могло, по ее мнению, отвлечь их от самого главного момента в жизни ее сына. Она провела ночь в номере Бобби, но не отправилась в «Лаугардалшол», чтобы посмотреть на его игру, а улетела в Объединенное Королевство.
Регина Фишер — в парике блондинки дли маскировки — секретно посетила Бобби в его номере в отеле во время исландского матча. Бобби готовился к следующей партии с Борисом Спасским.
Во многих отношениях «несчастливое число 13» оказалось поворотным в противостоянии Фишера и Спасского. Девяти-с-половиной-часовой марафон, в котором Фишер даже с лишней пешкой имел трудную позицию вплоть до откладывания. Он не нашел ничего утешительного во время ночного анализа и по возобновлении игры был вынужден искать шансы на ничью. На 69-м ходу вконец измотанный Спасский ошибся. Когда он осознал свой промах, то едва мог смотреть на доску, раз за разом отворачивая голову от раздражения и унижения. Фишер после хода, которым он забирал подарок Спасского, откинулся в кресле и стал мрачно-задумчиво смотреть на русского, изучая его. Долго, очень долго он не отводил взгляда. В нем был оттенок сострадания, который обратил эпизод в аристотелиевскую трагедию: ужас Спасского в сочетании с жалостью Фишера. Спасский сделал, наконец, свой ход, но сдался на 74-м ходу.
С этого момента Фишер перестал искать шансы, которые часто нужны для выигрыша партии. По причине необычной для него осторожности следующие семь партий — с четырнадцатой по двадцатую — завершились вничью. После матча Фишер объяснил, что он не играл специально на ничью, просто понимал, что три очка преимущества достаточны для завоевания титула, если он не позволит Спасскому выигрывать.
После двадцатой партии общий счет стал 11,5:8,5 в пользу Фишера. Ему нужно было сделать всего две ничьи или выиграть одну партию из оставшихся четырех, чтобы вырвать титул из рук русских, и у России. Будущее Фишера виделось светлым.
Перед заключительной неделей матча советская делегация в длинном и абсурдном заявлении обвинила Фишера в том, что он «воздействует» на поведение чемпиона мира с помощью «химических веществ или электронных средств». Невероятно, но полицейский департамент Рейкьявика и исландские ученые провели расследование. Они разобрали кресло Спасского, просветили его рентгеновскими лучами, взяли образцы соскобов со всех окружающих предметов и даже проверили воздух на сцене. Здоровяк-полицейский, разгуливающий по сцене с пустым пластиковым пакетом, которым он пытался «захватить» воздух, напоминал персонажа из чаплиновской комедии. Один «объект» все-таки нашли в кресле Спасского, которого не было в идентичном кресле Фишера! Но секретным оружием оказался кусочек древесного заполнителя, помещенный туда производителем. Фишер захохотал, услышав об этом, и сказал, что его не удивили бы и более грубые методы со стороны русских.
Дональд Шульц, член фишеровской команды, находился там, когда этот кусочек просвечивали рентгеном, и он видел рентгеновский снимок. Но он также видел и второй снимок, на котором этого кусочка не было. Ему пришла в голову мысль, что один из русских поместил что-то в кресло, чтобы смутить Бобби, но по зрелом размышлении удалил его каким-то образом, дабы не возникло подозрений, что они сами его туда положили.
Русские потребовали снять осветительный прибор, расположенный над сценой, чтобы изучить, не спрятаны ли в нем какие-либо устройства, способные повлиять на игру Спасского. Когда полицейский, стоя на стремянке, начал откручивать шар, он крикнул вниз, что внутри что-то есть. Русские и американцы устремились к спускающемуся по лестнице полицейскому, который сообщил им о своем открытии: «Две дохлые мухи!»
Со смущением дело закрыли, стало понятно, что советские, оглушенные перспективой потери «их» титула, искали «компромат», который мог бросить тень на достижение Бобби. Лондонская «Таймс» подытожила шахматный цирк с юмором, но ядовито: «Это началось как фарс Беккета — “В ожидании Годо”. Затем обернулось кафкианской трагедией. Сейчас дело вышло за кафкианские границы. Возможно, Стринберг здесь будет в самый раз».
