В начале 1997 года срок действия паспорта Фишера истек. Хотя его можно было возобновить в посольстве США в Будапеште, Бобби испытывал беспокойство: что, если паспорт конфискуют, а он окажется в Венгрии взаперти, без возможности путешествовать и даже, не исключено, будет лишен доступа к своему банковскому счету? Или, что еще хуже, его арестуют? Он рассматривал все возможности, словно анализируя шахматную задачу, и пришел к выводу, что не хочет быть запертым в Венгрии. Бобби попросил Риго отвезти его в Берн. По прибытии он вошел в американское посольство, стараясь сохранять спокойствие, хотя с внутренним трепетом. Причина, по которой он решил обратиться за обновлением паспорта в Швейцарии, а не в Венгрии, состояла в том, что если его блокируют и принудят остаться, он всё еще будет иметь доступ к деньгам, лежавшим на депозите в «Юнион-Банке» Швейцарии. Риго ожидал его в машине, припаркованной рядом с посольством, вооруженный списком телефонных номеров для экстренных звонков на случай, если Бобби задержат или арестуют. У него также был набор ключей от депозитарных ячеек и других запертых ящиков. Через сорок минут Бобби вышел из посольства с широкой улыбкой на лице: ему выдали новый паспорт гражданина США со сроком годности до 2007 года. Он мог спокойно возвращаться в Будапешт.
Конечно, была одна страна, куда Бобби отправиться не мог, если не хотел подвергнуться аресту: США. В связи с этим в 1997 году возникла эмоциональная дилемма. Регина умерла, и Бобби хотел присутствовать на ее похоронах. Некоторые шахматисты в Вашингтоне высказывали предположения, что он, изменив внешность, тайно посетил США, сначала прилетев в Ванкувер (Канада), а затем через границу в Сиэттл, и уже оттуда на автомобиле в Калифорнию, где инкогнито присутствовал на церемонии. Согласно этой гипотезе, он не разговаривал с сестрой, племянниками и ни с кем другим. Он просто стоял в стороне, никем неузнанный.
Менее чем через год сестра Бобби Джоан в возрасте 60 лет внезапно скончалась от сердечного удара, и Бобби снова испытывал мучения от невозможности проявить уважение усопшему члену семьи. Это вынужденное отделение от семьи только усилило его ненависть к США, которую он испытывал, начиная с 1976 года, когда проиграл дело в суде и отказался после этого платить налоги. Неясно, почему в те годы, когда Бобби уклонялся от встреч с властями США, сестра и члены ее семьи не посещали его в Европе; мать, впрочем, однажды навестила сына в Будапеште.
После раскола с Полгарами и Лилиенталями в будапештской жизни Бобби стало меньше общения, но, поскольку к изоляции ему было не привыкать, внешне отсутствие тепла от этих двух семей на нем никак не проявлялось. И всё же разрыв двух помогавших ему связей не мог пройти безболезненно.
Каждый день он вставал поздно и завтракал в отеле — обычно, в своей комнате, но иногда и в гостиной — плавал во внутреннем бассейне или отправлялся в одну из многих городских термальных ванн, затем наносил визит в библиотеку или книжный магазин. Иногда он менял этот порядок и отправлялся на долгие прогулки, погружаясь в воспоминания вблизи пещер горы Буда, или пил кофе на террасе «Хилтона» на Касл-хилл. Риго обычно подбирал его на машине у отеля около семи вечера, чтобы отправиться на ужин. Бобби намеренно варьировал кухню — японскую, китайскую, индийскую, венгерскую, даже кошерную, меняя рестораны каждый вечер. Иногда компанию ему составляли Пал Бенко, Лайош Портиш или Петер Леко — молодой венгерский гроссмейстер — или кто-то еще. Бобби просто сидел, прислонившись спиной к стене, обычно в углу и вдали от окон — тактические уловки, чтобы не быть узнанным посетителями ресторана или прохожими. Он всегда платил по счету за каждого, сидевшего с ним за столом.
Он носил с собой бутылку с водой и только иногда позволял себе алкоголь. Однажды он выпил чуть больше нужного палинки — сливовый бренди, который изготовляется в Венгрии и Трансильвании, и считается полезным для пищеварения после еды — и опьянел. Он настолько не был привычен к большим дозам алкоголя, что похмелье длилось три дня.
Многие интересовались, в каком объеме овладел Бобби венгерским языком за восемь лет жизни в Будапеште. Жужа Полгар полагала, что он почти не говорил по-венгерски; Зита утверждала, что он знал всего семь слов, gymulcsriz, его любимый десерт, было одно из них; и Риго считал, что он знал около двух сотен слов, достаточно, чтобы сделать заказ, узнать дорогу и донести свои желания продавцам в магазине и т. п. Дело в том, что большинство взрослых венгров знали русский язык, многие владели и немецким, а юное поколение говорило на английском, и это помогало Бобби при общении.
Раз или два в неделю Бобби ходил в кинотеатры, где смотрел популярные американские фильмы. Он говорил, что увидел себя в герое Джима Кэрри в фильме «Шоу Трумэна», что иногда чувствовал себя так, словно жил в кафкианском мире, где он — Бобби — подобно Трумэну, единственный настоящий, а остальные — актеры.
Возвращаясь в свой номер около одиннадцати вечера Бобби читал, слушал музыку и новости Би-би-си. Он решил написать анти-американскую книгу, в которой хотел представить аргументы против страны, связав их как-то со своим недоверием и враждебностью по отношению к евреям (и к своим личным врагам, которых он называл «Евреями» вне зависимости от их национальности). Стягивала это всё в один узел ненависть, которую он всё еще ощущал в связи с потерей личных вещей, годы хранившихся где-то на складе в Калифорнии, и проданных с аукциона, когда не была заплачена арендная плата. В качестве подготовки к написанию книги Бобби проводил часть ночи за записью на магнитофонные кассеты своих анти-семитских и анти-американских проповедей.
И когда уже приближался рассвет, он переигрывал партии из последних турниров, с безошибочностью хирурга препарируя каждый ход с помощью внутреннего микроскопа, находя неточности, ошибочные концепции и ложные заключения — особенно внимательно относясь к тем из них, которые допускались, как он верил, ворами и мошенниками от шахматного мира. Каждая партия становилась детективом. И никогда целью анализа не являлся поиск убийцы, но всегда — разоблачение «читинга».
Он стал заметно прихрамывать, и некоторые из коллег убеждали его обратиться к врачу, — ужасный опыт, на который Бобби мог согласиться, только если боль стала бы слишком сильной. Когда страдания стали непереносимыми, он сдался, подвергся обследованию и получил ответ, что у него охрит — воспаление яичка. При ходьбе он инстинктивно «оберегал» железу и потому хромал. Обычно десятидневный курс антибиотиков смягчал боль, или же с помощью несложной операции «на месте» можно было снять давление на больной орган. Бобби не согласился ни на одно, ни на другое. Вместо этого стал рассказывать всем, что его хромота вызвана застарелой травмой ноги (он сломал ногу много лет назад), и продолжал страдать от охрита, пока опухоль не уменьшилась сама собой. Он прихрамывал до конца жизни.
«Как писал Адольф Гитлер в книге “Моя борьба”, евреи — не жертвы, они мучители!», — почти кричал Бобби во время прямого эфира на радио «Калипсо» в Будапеште 13 января 1999 года. Сколько из 1.5 млн жителей Будапешта и десяти млн жителей всей Венгрии слушали Бобби, когда он излагал свои пропитанные ненавистью воззрения, неизвестно, но интервьюера Томаса Моната настольно потрясли его слова, что он не понимал, как реагировать на всё это. Выключить микрофон? Заставить его замолчать? Эхо разглагольствований Бобби слышалось и годы спустя во всем мире, так как шоу транслировалось вживую.
