Глава 1
За окном раздался пронзительный свист, захаркал мотор. Хлопнули два выстрела, кто-то испуганно закричал, затопал по мостовой.
Щуплый мужчина в кепке и пиджаке, с густой щетиной на щеках и шрамом на подбородке подлетел к выключателю, и скудно обставленная комната на втором этаже кирпичного дома в центре Мурманска погрузилась в полумрак. Он метнулся к окну, задернул штору, и стало совсем темно. По мостовой с ревом проехал автомобиль. Звуки растворились в ночи, стало тихо и темно. Только ходики на стене чуть слышно тикали.
Волнение постепенно отпускало людей. С сухим щелчком вернулся на место взведенный курок семизарядного нагана. Опасность миновала. А была ли она?
— Все, отбой, — проворчал прокуренный голос. — Эй, Карась, монтер хренов, давай свет.
Заскрипели половицы. Обладатель шрама и болезненной худобы подался к выключателю. Загорелась тусклая лампа, окольцованная тряпочным абажуром. Осветились колченогая мебель, облезлый потолок, ветхий коврик на стене, на котором были изображены олени, гуляющие в мирном лесу.
Карась остался в проходе, ведущем в прихожую. Он прижался к косяку, сунул руку в карман, явно не пустой. В криминальной иерархии этот нервный тип занимал далеко не первые места. Парню было лет тридцать, глаза шныряли, на лбу поблескивали бусинки пота.
Двум другим удавалось сохранить лицо.
За широким столом, покрытым скатертью, спиной к выходу сидел приземистый субъект в кожаной жилетке, мясистый, колоритный. Волосы на его голове росли так, как им хотелось, в основном на загривке и над ушами. Правая рука с тем самым наганом покоилась под столом. Мужчина разминал кулак, костяшки которого украшали выцветшие наколки.
Третий был моложе, но в его коротких русых волосах уже скопилась седина. Он подался вперед и, опираясь локтями о стол, насмешливо созерцал компанию. У него был цепляющий неприятный взгляд.
— Обделались, товарищи воры? — Этот субъект криво ухмыльнулся. — Очкуем не по делу? Домушники на лайбу с патрулем нарвались, когда стыренное барахло откуда-то перли, видать, из соседнего дома. Сейчас им и скажут, чтобы башкой в первую очередь думали. А вы что решили? Эх, неправильно вы живете, граждане дорогие. Хотя согласен — очко не железное.
— Ага, ты еще скажи, что мы жить не умеем, — как-то смущенно буркнул Карась.
— А что, и правда не умеете. — Русоволосый парень хищно оскалился, обнажил прокуренные, но в целом приличные зубы. — Вы жизнью не наслаждаетесь, от нее страдаете. Умереть вам надо. — Он ехидно хохотнул. — Приятная новость, Махан?
— Ладно, Белый, поглумился, и будет, — проворчал человек, сидевший на другом конце стола.
Он спрятал револьвер в глубокий брючный карман и теперь сжимал и разжимал оба кулака. Наколки на втором выглядели богаче, хотя едва ли раскрывали биографию хозяина.
— У тебя, Белый, репутация в блатном мире, может, и нормальная, но не хами, ладно? Умирать мы не спешим, после смерти, знаешь ли, уже ничто не интересно. Патруль так патруль, товарищи не возражают. Но береженого, как говорится…
— В тундре на луну твои товарищи воют, понял? — заявил Карась, осмелев. — Ты что, мент, коммуняка — «товарищами» тут швыряться?
Русоволосый человек засмеялся.
Субъект с погонялом Махан удрученно покачал тяжелой головой.
— Это для красного словца, Карась, не пугайся. Ладно, братва, за угощение отдельное, как говорится, спасибо. — Белый отодвинул от себя вазочку с вареньем, салфетку с крошками съеденного хлеба.
Он одним глотком, словно водку, допил чай из алюминиевой кружки, уставился на собеседников и проговорил:
— Чем дальше займемся? В козла сыграем? Или все же к делу? Мой посыл ты усвоил, Махан. Не пора ли его обдумать? С корешами перетри, лясы почешите недельку-другую. Или ты не веришь уважаемым людям из Архангельска, которые хотят не войны, а взаимовыгодного сотрудничества с мурманской братвой, дабы всем было хорошо, тепло и богато?
— Мы за мир, Белый, — заявил Махан, — но мир миру рознь, согласись? Архангельск город шумный, большой. Блатной мир там не один год правит, бабки делает. А наш городок маленький, недавно построен. С перспективой, конечно, как обещает товарищ Сталин… — Небритые скулы перекосила гримаса. — Но та ли эта перспектива, как ты считаешь, Белый? У вас торговля, склады, крупные перевалки, море приезжих по кабакам, гостиницам и прочим злачным местам, а у нас лишь порт да флот.
— Махан, ты сейчас торгуешься? — осведомился Белый. — Цену задираешь? Или что это было? Мы вам в качестве жеста доброй воли предлагаем деньгами разжиться, совершенно, заметь, безвозмездно. А просим лишь свести с вашим паханом, чтобы предложить ему дружбу и взаимную выгоду. Наши расчеты не кусают ваши интересы. Потерь не понесете, обещаем, а через год-другой окрепнем, вместе весь север в железном кулаке держать будем. Слушай, а на хрена я тебе чего-то доказываю, не объяснишь? У тебя своя голова на плечах, весь расклад нарисовать можешь.
— Ты нам лекцию не читай, — заявил Махан. — Слушай, а что за погремуха у тебя такая — Белый? Ты же вроде Кулешов или как?
— Потому что наколок у меня нет, — объяснил тот.
— А что так?
— Не люблю их. Да и ситуации бывают всякие. Иной раз эта живопись на видных местах делу мешает. Мама в детстве учила: не делай, сынок, наколки, хорошие люди этим не занимаются… — Белый издал короткий смешок. — Решился, Махан? Будем общаться с паханом или кто там у вас мазу держит?
— Сыч не блатной, — подал голос из проема Карась.
Махан вздрогнул, недовольно стрельнул глазами.
— Ладно, потерпим. — Белый пожал плечами. — Нам без разницы, Махан, блатной он или дирижер симфонического оркестра. Фигура дельная, судя по делам. Наши люди перетереть с Сычом хотят.
— А он фигура не публичная, — сказал Карась.
Белый поморщился.
— Несерьезный базар. — Он сделал вид, что собирается встать. — Спасибочки за угощение, гостеприимство, за то, что не выкинули в ночь глухую. Жаль затраченного времени. Но ничего, передам своим, что мурманские задирают планку, не готовы пока общаться на равных…
— Сядь, Белый! — Махан беспокойно шевельнулся. — А ты, Карась, пасть закрой и не трынди. Давай конкретику, Белый. Твои намеки, недомолвки — тоже, знаешь ли, не бальзам. Что по кассе? Выгорит дело — вместе отправимся к Сычу, пусть решает, стоит ли нам входить в ваш «союз нерушимый». Но сам пойми, Карась дело говорил. Сыч фигура не публичная, из тени не выходит. Не поверишь, про него только трое в курсе. Даже Карась ни хрена не знает, кроме того, что он далек от блатного мира…
— Триста тысяч советских рублей в новеньких купюрах — нормальный резон? — перебил его Белый.
