– Видел, – ответил Маркел.
– И как ему там живётся?
Маркел подумал и сказал:
– Вольготно. Ты слыхала про таких – про Строгановых?
– Слыхала, конечно, – сказала Аньянга. – Они с нами торговали ещё до того, как вы сюда пришли.
– А вот теперь, – сказал Маркел, – они твоего отца к себе призвали, и он живёт у них в хоромах, в самой почётной светлице, ест, пьёт на серебре, весь день спит или охотится, если захочет.
– А когда он обратно вернётся?
– Ну-у, – протянул Маркел, – я этого не знаю. Сперва твой отец должен с нашим царём встретиться, они обговорят дела, договорятся, сколько надо выдавать ясаку, и твой отец поедет обратно.
– А про Игичея как? – спросила Аньянга. – Царь отдаст нам его голову или не отдаст?
– Так просто царь отдать её не может, – подумав, ответил Маркел. – Сперва он должен их обоих выслушать, это твоего отца и Игичея, а уже потом решать, кто из них прав, кто виноват и кому отдавать голову, а с кого её снимать.
Аньянга приоткрыла рот, молчала. Тогда Маркел заговорил скороговоркой:
– Царь и великий государь послал меня затем, чтобы я дознался, где прячется Золотая Баба. Если я это узнаю, он мне всё, что я пожелаю, подарит.
– И что? – строго спросила Аньянга.
– А то, что если ты мне подскажешь, где её искать, – сказал Маркел, – тогда царь любое твоё желание велит исполнить. Ты тогда можешь попросить у него, чтобы он велел своим людям отдать твоему отцу Игичееву голову.
Аньянга улыбнулась и спросила:
– А ещё?
– А ещё, – сказал Маркел, – я научу тебя, что говорить и что делать, чтобы воевода отвёз тебя в Вымь и чтобы он с тобой там обвенчался!
Аньянга опустила голову, задумалась. У Маркела в висках застучало! Аньянга подняла голову, ещё раз улыбнулась и сказала:
– Смешной ты, посол. Как же я могу рассказывать то, чего не знаю? Я же уже говорила тебе, что нас, женщин, на пир к Великой Богине не пускают. Нам даже нельзя слушать о Великой Богине, не то что на неё смотреть.
– Ну а что ты от отца об этом слышала? – спросил Маркел. – Где она прячется, он говорил?
Аньянга стала мрачной-премрачной и безо всякой охоты ответила:
– Отец говорил, что вам, урусутам, этого лучше не знать.
– Почему?
– Потому что не будет вам жизни, если вы с ней встретитесь. Она вас всех перебьёт.
Маркел усмехнулся и спросил:
– И ты в это веришь?
– Я не могу на это отвечать, потому что я не хочу верить, но знаю, что не верить нельзя.
– А почему ты не хочешь верить?
– Потому что вдруг Вася с тобой пойдёт? Тогда и его она убьёт.
– А так только одного меня?
– Нет! А и всех тех, кто пойдёт с тобой, он разорвёт на клочья!
Маркел засмеялся и сказал:
– Тогда я пойду один.
– И это было бы лучше всего, – строгим голосом сказала Аньянга.
Маркел на это только усмехнулся. Аньянгу взяла злость, и она ещё строже продолжила:
– Или ещё вот как: я скажу Васе, что ты подбивал меня околдовать его, и Вася велит отрубить тебе голову.
– Я не подбивал его околдовывать, – сказал Маркел, – а я обещал помочь тебе. А что отрубить мне голову, так одни уже пытались отрубить и не отрубили, и так и твой Вася не отрубит!
– Почему?
– А ты подумай сама!
Аньянга и в самом деле задумалась, при этом глядя Маркелу прямо в глаза. Маркел глаз не отводил. Аньянга долго смотрела, потом наконец отвела глаза и как будто равнодушным голосом сказала:
– Ты, наверное, сильно утомился от разговора со мной. Поэтому я тебя больше не держу.
Маркел едва заметно, на полшеи, поклонился, развернулся и вышел. И как только закрыл за собой дверь, то сразу с досадой думал, что ну и наплёл он на себя, тут можно и вправду головы лишиться!
Глава 29
Когда Маркел пришёл к себе в чулан, там уже сидел Кузьма. Маркел, ничего не говоря, сел на свою лежанку.
– Как тебе наша боярыня? – спросил Кузьма.
– Головастая, – уклончиво ответил Маркел.
– Это да, – согласился Кузьма. – Скользкая как щука. И такая же зубастая. Вон как в воеводу вгрызлась! А от тебя она чего вызнать хотела?
– Ну, – нехотя сказал Маркел, – всё больше она спрашивала про своего отца, как он у нас в Москве сидит.
– И что ты ответил?
– А то, что и есть! – уже в сердцах сказал Маркел. – Что он у Строгоновых живёт на подворье, на всём готовом, а это не просто так. Строгоновы деньги на ветер зря пускать не будут. Так что Агай, может, сюда ещё вернётся, и не один!
– А как?
– А там будет видно! – ответил Маркел, лёг на лавку и зажмурился.
Кузьма посидел, помолчал, а после не удержался и вышел. К воеводе побежал, подумалось, ну и беги, докладывай. А то ему три года до Москвы! А вот такого не хотел?! Потом ещё подумалось, правда, уже не про Волынского, и так ещё долго думалось о всяком разном.
И так всё думалось и думалось, что когда Маркел наконец очнулся, уже вечерело. То есть он проспал полдня. И никто не приходил звать его на обед. И Кузьма до сей поры не вернулся. Что бы это могло значить? Не пришёл ли раньше времени Сенгеп? Маркел подошёл к окну, присмотрелся и прислушался. Во дворе было темно и тихо.
И тут открылась дверь, вошёл Кузьма и не очень добрым голосом сказал, что воевода требует Маркела к себе. Маркел незаметно вздохнул, взял шапку в руку и пошёл.
Когда Маркел вошёл в ответную, там уже были Волынский, Змеев и ещё один стрелец, назвавшийся Арсентием. Волынский строго, даже можно сказать гневно, посмотрел на Маркела, но ничего не сказал, а только указал на лавку. Маркел сел. И все остальные сидели, Волынский, отдельно, напротив. И он же, Волынский, начал говорить. Сперва он сказал, что как ему донесли его верные люди, Сенгеп со своим войском и в самом деле уже совсем близко и завтра утром сойдётся с Лугуем. В войске у Сенгепа триста лучников и, это тоже правда, много бурдюков с болотным жиром. Они идут и стреляют горящими стрелами. Сказав это, Волынский прибавил:
– Ну да Господь не выдаст! – и перекрестился.
Перекрестились и все остальные. После чего Волынский посмотрел на Змеева. Змеев встал и начал говорить, сколько у него стрельцов с исправными пищалями, и сколько ратных людей, и сколько какого огненного зелья, то бишь свинца и пороха, и сколько сабель, бердышей и прочего. Потом отвечал Арсентий, так называемый нарядный дьяк, правда, наряда было у него всего одна так называемая затинная пищаль, правильней, конечно, пушка, стреляющая ядрами и дробом, а при пушке трое пушкарей. Пушка уже на станине, продолжал Арсентий, так что её можно уже хоть сейчас затащить на надвратную башню, на стрельницу, и потом оттуда и стрелять.
