– Что «то»? – спросил Волынский, а сам сразу покраснел.
Зато Игичей и глазом не моргнул, а неспешно полез за пазуху, достал оттуда кусок золотого воеводского шитья и заговорил неспешным голосом:
– Вот что на самом деле для тебя дороже всего, вот что ты при сердце носишь, и ты послал это мне, сказал, что это отдаёшь. А я тебе послал в ответ самое дорогое для меня – срезал кусок золочёной косы, это значит, я хотел сказать, что готов взамен твоего дара отдать тебе свою голову, жизнь, и земли наши, и людей своих, которыми мой покойный отец и мои предки владели три тысячи лет или даже ещё больше!
Тут он вдруг повернулся к Маркелу и строгим голосом сказал:
– Царский посол! Слушай внимательно и запоминай каждое слово, потом царю всё расскажешь.
Маркел открыл было рот, чтобы ответить, но Волынский перебил его:
– Слушай внимательно, посол! И примечай! Разве про это в косичке написано? А разве в шнурке что-то сказано?!
И опять Маркелу не дали сказать! Игичей уже со смехом говорил:
– Вот даже как, Волын! Тогда ты вот на что ответь: если в твоём шнурке ничего не было, тогда зачем было его посылать?! Значит, ты вводил меня в обман?
– Я не вводил! – уже очень громко ответил Волынский. – А я звал тебя на помощь и хотел сказать, что готов одарить тебя самыми богатыми дарами, а ты от них, я вижу, хочешь отказаться!
– Да, хочу отказаться, – сказал Игичей. – Потому что зачем мне дары, если ты отобрал у меня то, что и без того было моим!
– Без того было Агаевым! – злобно сказал Волынский.
Ну, тут и Игичей не удержался и очень сердито воскликнул:
– Агай вор! Агая на цепь посадили!
– Зачем ты тогда с его дочкой путался? – уже просто насмешливо спросил Волынский. – Она ведь тогда тоже воровка!
– А ты зачем?!
– Она мне как жена! Она меня любит! Вот давай у неё спросим, кто ей люб!
– Ха! – засмеялся Игичей. – Буду я бабу слушать! И также и ты её не слушаешь! А иначе ты давно поехал бы с ней в Вымь, в ваше тамошнее молебное место, и женился бы на ней по вашему обычаю!
– Ты наши обычаи не трожь! – строго сказал Волынский.
– А я и не трогаю, – ответил Игичей. – А я вот сейчас развернусь и поеду обратно домой, и всё войско с тобой заберу, и пусть Лугуй к вам возвращается, и пусть казнит тебя. Это будет очень справедливо после того, как ты нарушил своё слово. – И повернувшись к Маркелу, продолжил: – Царский посол! Езжай обратно в Москву и там расскажи царю, что его слуга Васка Волын не держит своё слово, хоть и целовал святой крест, как он это называет.
Маркел посмотрел на Волынского. Волынский, снова сильно покраснев, сказал:
– Не клялся я, а я просто сказал, что могу поклясться. Но Игичей сказал, что он и так, без клятвы, верит.
– А что ты обещал? – спросил Маркел.
Волынский, помолчав, ответил:
– Я обещал ему её отдать. Но, – продолжал он, уже обернувшись к Игичею, – если ты мне пособишь!
– А разве я ещё не пособил? – улыбаясь, спросил Игичей.
– Нет, конечно, – ответил Волынский. – Где Лугуй? Вот разобьём Лугуя, и тогда бери!
– Ащ! – сердито сказал Игичей. – А потом ты опять скажешь, что я не помог! Потому что ещё есть Бегбилий, ещё Мамрук, ещё Сенгеп, ещё секлькупы, самоеды… Кто ещё?
– Всё это можно оговорить в грамоте! – сказал Маркел. – Написать и припечатать! Хочешь грамоту?
Игичей подумал и сказал:
– Хочу. Прямо сейчас.
Волынский смотрел на Маркела. Маркел на Волынского. Оба молчали. Потом Волынский трижды щёлкнул пальцами. Вошёл Леонтий, его дворский. Волынский велел подать всё, что надо для письма. Леонтий поклонился и вышел. Волынский взял бутыль и налил всем понемногу. Но никто пить не стал. Все ждали дворского.
И вот наконец он пришёл, принёс бумагу и перо, песок, чернильницу, дощечку. Маркел взял всё это, приготовился, спросил, чего писать. Игичей сказал:
– Пиши как есть. Я, Игичей, великий князь Югорский, – подождал, —меняю город Куноват, – ещё раз подождал, – на Агаеву дочку Аньянгу. А я, воевода Волын, меняю Аньянгу на Куноват. Так?
Маркел кивнул, дописал. Дал Волынскому. Волынский спросил:
– Почему Куноват?
– Потому что, – сказал Игичей, – он в Куноват ушёл, больше ему теперь некуда. Поэтому когда я отдам тебе Куноват, то отдам и всё Лугуего княжество.
Волынский, вздохнув, расписался, широко, с завитушками, и отдал Игичею. Игичей долго смотрел на грамоту, потом бережно скрутил её в рульку.
– Вот и всё, – сказал Волынский. – Можешь идти.
– Нет, – подумав, ответил Игичей. – Сперва позови её. Хочу посмотреть.
Волынский опять позвал Леонтия, Леонтий пошёл звать Аньянгу. Аньянга долго не шла, Волынский злился, вертел головой, а Игичей улыбался.
Наконец пришла Аньянга. Она опять была одета по-московски и смотрелась очень хорошо. Игичей залюбовался ею, потом вдруг сказал:
– Танцуй!
Аньянга сердито поморщилась и ответила:
– Я не буду перед тобой танцевать!
– Почему? – спросил Игичей.
– Потому что ты мне никто!
– А если станешь моей женой? – спросил Игичей.
– Тогда я ночью зарежу тебя!
– А если он на тебе женится?
– Тогда буду его целовать! А ты уходи!
Игичей поднялся, насмешливо осмотрел их всех, сказал:
– Это мы ещё посмотрим, кто кого зарежет! – И ушёл.
Когда дверь за ним закрылась, Маркел посмотрел на Аньянгу, потом на Волынского. Волынский сердито сказал:
– А ты чего сидишь? Тебе здесь тоже делать уже нечего, ты своё всё сделал. Иди!
Маркел недобро усмехнулся и хотел ответить… А ответить ему было чего, потому что не таких они к себе в приказ затаскивали и отдавали Ефрему в работу…
Ну да Аньянгу стало жалко. Глупая девка, подумал Маркел, молода ещё, выйдет замуж и заматереет, и Волынский у неё тогда…
Да! И так дальше. Да только дальше думать было не с руки. Маркел встал, кивнул Волынскому, улыбнулся Аньянге и вышел.
А пришёл к себе в чулан, Кузьмы там не было. Маркел не стал раздувать огонь, а так и лёг в потёмках. Долго лежал, думал об услышанном и о том, что как ни крути, а он с Волынским – государевы люди, поэтому так и должны поступать – по-государеву, хотя, конечно… Эх! А тут ещё в боку заныло, и чем дальше, тем сильней. И сразу вспомнилось, как Параска его выхаживала, да ничего у неё не получалось, рана синела и пухла, тогда Параска отвела его к ведьме, и эта ведьма, чужой человек, за деньги, быстро с этой бедой управилась, Маркел встал на ноги, а вот своя Параска… И ещё раз эх! И долго ещё Маркел думал, ворочался, пока заснул.
