– По царским же делам, – уклончиво ответил Маркел. И тут же прибавил: – На неделю. Дашь нам харчей запас, дашь пороху, свинца. Порох рассыпчатый!
– Другого не держим, – сердито ответил Леонтий.
Они вышли на крыльцо. Леонтий осмотрелся, увидел стрельцов, сидевших на сложенных неподалёку брёвнах, сказал:
– Вон твой Ермола.
И начал махать рукой. Один из стрельцов, Ермола, как назвал его Леонтий, не спеша поднялся и так же не спеша пошёл к крыльцу. Он был из себя невысокий, худой, в большой шапке. Маркел сошёл с крыльца. Следом сошёл Леонтий. Ермола подошёл к ним, глянул на Маркела. Леонтий сказал:
– Царский посол берёт тебя на службу. Служба непростая, но не даром.
Маркел посмотрел на Леонтия. Леонтий вздохнул, сказал, что он пока пойдёт похлопочет насчёт харчей, развернулся и ушёл. Когда он зашёл за угол, Ермола спросил, куда надо идти и за сколько. Маркел ответил:
– Воевода даст двадцать рублей, на всех, сразу, как только вернётесь. А нужно мне в два места. Первое место, это, если ты знаешь, есть такое Погорелое мольбище.
Ермола помолчал, потом сказал без особой охоты:
– Это дело очень непростое. И неблизкое.
Маркел подумал и сказал:
– Ну, ладно, дам, и это уже от себя, ещё десять рублей. Или всё равно робеешь?
– А чего робеть? – сказал Ермола. – Робел, сидел бы дома, на печи, за бабой.
– А Золотую Бабу видел?
– А что, – спросил Ермола, – ты и к ней тоже собрался? Это что, второе наше место?
Маркел снова усмехнулся и сказал:
– Об этом пока рано говорить. – И тут же спросил: – Там, на брёвнах, твои люди?
Ермола кивнул, что его.
– Иди, вели им собираться, – приказал Маркел. – А я подожду Леонтия. Как он принесёт харчи, сразу выходим. За тридцать пять рублей. И это всё!
Ермола поправил шапку и пошёл к своим, которые по-прежнему сидели на брёвнах. Когда Ермола подошёл к ним, они стали у него о чём-то спрашивать. Он им кратко отвечал. Они стали поглядывать в Маркелову сторону. Так продолжалось какое-то время. Потом они отвернулись и на Маркела уже больше не смотрели. Это всё были люди крепкие, сытые, и не молодые ребятки, а серьёзные мужи.
А вот Леонтий всё не возвращался и не возвращался. Маркел начал осматриваться по сторонам. Во дворе крепости было немало народу, все были каждый своим заняты, ходили взад-вперёд, что-то носили, что-то починяли после вчерашнего дела. День был погожий, ясный, солнце поднималось к полудню.
И вот наконец из-за угла хором вышел Леонтий налегке, за ним двое челядинов тащили гружёные нарточки. Маркел пошёл им навстречу. Леонтий велел челядинам остановиться. К ним подошёл Маркел, подошёл и Ермола со своими десятью стрельцами. Леонтий стал подробно объяснять, что где лежит в нарточках. Лежало много всякого. Не поскупились, подумал Маркел и посмотрел на Ермолу. Ермола приказал своим брать нарточки, а сам выступил вперёд, махнул рукой – и они все, а с ними и Маркел, пошли по крепостному двору к тому месту, где тын был ещё не починен, в нём оставалась дыра на три бревна, не меньше. Начал подниматься ветер, замела позёмка. Маркел сердито подумал: а ведь заметёт, зараза.
И он не ошибся. Когда они полезли через пролом в тыне, ветер уже крепко дул в лицо, глаза так и забивало снегом. Выйдя за пролом, они остановились, надели лыжи-ступанцы и только потом пошли дальше.
Но и на ступанцах идти по льду, по реке, было непросто, там же ещё сильней пуржило. Ермола шёл впереди, Маркел за ним. Шли по уже наполовину заметённым следам Лугуева войска. Следы были как от табуна, весь снег сплошь истоптан, и получалась такая дорога шириной сажени в две, а где и во все три. Потом эта дорога по реке свернула вправо, а сбоку, с левой стороны, показался впадающий в реку замёрзший ручей. Там снег был совсем нетоптаный. Ермола повернул туда, все повернули за ним следом.
– Это что? – спросил Маркел.
– Это Ручей Белого Глухаря, – ответил Ермола, не оглядываясь. – А дальше будет Чёрного. Видишь тамгу?
Маркел осмотрелся и на одном из деревьев увидел мудрёный затёс. Это, наверное, и был глухарь. Маркел спросил:
– Так всё время по затёсам и пойдём?
– Нет, – сказал Ермола. – Затёсов больше не будет до самого мольбища.
И прибавил шагу. Маркел и все остальные прибавили тоже. Так они и шли по льду замёрзшего ручья. Там было немного затишнее, чем на реке, но всё равно мело крепко. Никто ничего не говорил, только иногда стрельцы перекрикивались между собой, это чтобы заменить того, кто тащил нарточки, и всё. Маркел шёл, смотрел в спину Ермоле и иногда поглядывал по сторонам. Там, по обоим берегам ручья, была тайга, но уже не такая густая, как раньше. И берега ручья становились всё ниже и ниже. Мороз крепчал. Так они шли весь день, Маркел крепко продрог, но ничего не говорил. Когда начало смеркаться, Ермола объявил привал. Они разбили табор, развели костёр, поставили шалаши, сварили болтуху, сели есть. Ели молча. Маркел долго терпел, потом не сдержался, спросил:
– А если мы неправильно идём, тогда что?
Все перестали есть, переглянулись. А Ермола утёр губы и ответил:
– Как это мы неправильно идём? Мы идём правильно. По Глухариной тропе. Сначала это мы идём вдоль ручья Белого Глухаря, потом, за горой, будет Чёрный Глухарь, и там в конце Погорелое мольбище. Всё очень просто.
– А дальше как? – спросил Маркел.
– Э! – нараспев ответил Ермола. – Вначале нужно пройти Погорелое мольбище. Боюсь, пропадут там наши денежки.
– С чего это вдруг пропадут? – спросил Маркел.
– Да мало ли! – сказал Ермола и обернулся на своих стрельцов.
Они все заусмехались.
– Сорок рублей! Такие деньги! – продолжал Ермола.
– Тридцать пять! – твёрдо сказал Маркел.
– А не пойдём за тридцать пять!
– А не идите!
Ермола покосился на стрельцов, поулыбался и сказал:
– И не пошли бы. Да ведь обещали. – И спросил: – А где твои деньги, с собой?
– В Москве, – сказал Маркел. – Пятнадцать рублей. И у воеводы двадцать. Всего тридцать пять. Вернусь, получите. А не вернусь, не обессудьте.
И он опять взялся за болтуху. Сидел, ширкал ложкой по дну миски. Потешаются они над ним, думал Маркел, хотят запугать. И, усмехаясь, ел. А как доел всё до дна, даже дно выскоблил, так сразу отставил миску, встал и сказал, что время позднее, солнце зашло, пора ложиться.
Они разлеглись по шалашам. Маркел почти сразу заснул от усталости. Ему снилась Москва, ряды на Красной площади, Параска себе что-то покупала, Маркел платил, денег было много, на душе легко…
И вдруг опять заболело в боку. Маркел сразу проснулся, открыл глаза, через прореху в шалаше глянул на звёзды, помрачнел. В боку стало ещё больней. Эх, только и подумалось, святой Никола, не оставь меня, мне же для себя ничего не нужно, мне только бы Параска была радая, да Нюську выдать за какого-нибудь стольника, или хотя бы сотника, чтобы непьющий был, чтобы не бил, чтобы велись у них детишки, чтобы…
