Эх! Опять заболело в боку. Зачем он, подумал, тогда лез? Пусть бы Иван лез первым, это же было его дело, вот и пырнули бы Ивана, а так полез Маркел, дурак ты дураком, выла Параска, зачем ты высунулся, кто тебя просил…
Маркел положил руку на рану, рана согрелась, и Маркел заснул, теперь уже до самого утра.
Глава 42
Назавтра день выдался пасмурный, ветреный. Когда они утром сели перекусывать, снег так и сыпал в миску, миска быстро остывала.
– До мольбища, – сказал Ермола, а он сидел рядом, – ещё три дня ходу. А дальше куда?
Маркел ничего на это не ответил, взял сухарь, обмакнул его в болтуху, обкусил, задумался. Ермола больше ничего не спрашивал.
Перекусили, встали, пошли дальше, опять по ручью. Ручей был как ручей, до дна промёрзший. Ни зверей, ни птиц, нигде видно не было, также и никаких следов нигде не замечалось. И тишина стояла, как во сне. Шли молча. Шли весь день, продрогли очень сильно. Когда вечером остановились на привал, Маркел вспомнил вогулов и их гриб, пун называется, но спрашивать о нём не стал. Опять развели костёр, перекусили, всё это почти молча, за пустыми разговорами, и легли спать по шалашам.
Но сон не шёл и не шёл. Маркел старался дышать ровно, как заснувший, а сам думал о разном. А тут ещё и бок скрутило. Маркел терпел, только посапывал.
Вдруг вдалеке послышались удары бубна. Бубен бил ровно, не спеша, и бил всё громче и громче, потому что быстро приближался. Сейчас, подумал Маркел, бубен будет совсем рядом, надо будить своих, как можно спать при таком грохоте, почему никто не просыпается? Да пусть хоть кто-нибудь повернулся во сне, так ведь нет! Лежат как покойники!
А бубен гремел ещё громче! Но он уже не приближался, а стоял на месте, за деревьями. Маркел перекрестился. Бубен сбился с боя. Маркел начал читать «Отче наш». Бубен затих, послышались поспешные шаги, как будто кто-то убегал, снег так и скрипел под ногами. Лысый шаман, подумалось Маркелу, это он, это же его угодья! Маркел поднял голову, прислушался. Бубен больше не бил, было тихо. И в шалаше все спали. Маркел лежал, его всего трясло, и думал, что, может, ничего этого и вовсе не было, а ему только почудилось, надо будет утром посмотреть следы, а пока он закрыл глаза, прочёл «Отче наш», потом ещё раз и ещё и, понемногу успокоившись, заснул.
Утром, когда они все встали, перед перекусом, Маркел ходил, смотрел по сторонам, но нигде шаманских следов видно не было. Странные дела творятся, Господи, подумалось, а вслух Маркел ничего никому не сказал.
Перекусили, пошли дальше. В тот день ветер дул ещё сильней, снег сильно бил в лицо. И ещё дорога шла всё время в гору, ручей становился всё уже, гора всё круче. И там почти ничего не росло, только редкие кривые деревья да низкие, стелющиеся по земле кусты. Потом ручей совсем пропал, теперь они просто шли в гору. Ветер становился всё сильней, стрельцы едва тащили нарты. Когда солнце, как было похоже, поднялось до полудня, Ермола велел сделать привал. Все сразу остановились и расселись, а кто и разлёгся, где стоял.
– Тяжело? – спросил Ермола у Маркела.
Маркел утвердительно кивнул. Ермола усмехнулся и прибавил:
– Это хорошо, что тяжело. Значит, мы правильно идём. А вот если бы стало легко, это бы значило, что мы заблудились.
Маркел ничего на это не ответил. Они ещё немного отдохнули и пошли дальше. Больше привалов не было, поэтому когда становилось совсем невмоготу, Маркел вспоминал Ермолины слова и с радостью думал, что они, значит, идут правильно и скоро будут на месте.
Правда, когда они вечером остановились на привал и Маркел спросил, сколько им ещё осталось, Ермола ответил, что ещё два дня.
– Но, – тут же прибавил он, – это до Погорелого мольбища столько. А куда дальше идти, я же не знаю, ты же нам ничего не говоришь.
– А что говорить, – сказал Маркел. – Мне это мольбище не очень нужно. Мы его, может, ещё обойдём.
– Э! – нараспев сказал Ермола. – Его никак не обойдёшь. Там только одна тропа, и мольбище стоит прямо на ней, а справа и слева болото, и такое, что лучше не суйся.
– А тропа куда дальше ведёт? – спросил Маркел.
Ермола усмехнулся и сказал:
– Ты это сам знаешь.
Маркел промолчал. Ермола стал очень сердитым и сказал:
– Ну да, может, это правильно, что ты молчишь. Он тебя, может, ещё и не пропустит.
– Кто это меня не пропустит?
– Лысый шаман, – сказал Ермола.
– А как он не пропускает?
– А вот там увидишь!
И, больше ничего не говоря, Ермола встал от костра и пошёл к своему шалашу. А Маркел к своему. Там все быстро заснули, а Маркел опять не спал. Лежал, прислушивался. Было тихо. И так тихо, что совсем ничего слышно не было, даже того, как другие во сне дышат. Ничего Маркел тогда не слышал, лежал как глухой пень! Долго лежал, потом не удержался и толкнул соседа, но тот даже не шелохнулся. Маркел подождал ещё немного, потом закрыл глаза, потом крепко зажмурился…
И увидел того самого шамана – лысого, без шапки, в длинной широкой шубе с лентами. Теперь шаман не прятался, как прошлой ночью, а стоял открыто, держал в одной руке бубен, во второй колотушку, смотрел на Маркела и будто не видел его. Потом ударил колотушкой в бубен, ударил сильно, с размаху, но Маркел ничего не услышал. Шаман стал бить в бубен, приплясывать, а Маркел по-прежнему ничего не слышал. Шаман приплясывал всё быстрее, бил всё сильнее, но его по-прежнему не было слышно. Потом шаман вдруг остановился, подбросил вверх бубен, за ним колотушку, и они исчезли где-то в вышине, а шаман развернулся и пошёл прочь, и на снегу следов за ним не оставалось. Какая чертовщина, Господи, подумал Маркел, открыл глаза…
И увидел, что он в шалаше. Сразу стало веселей, Маркел заулыбался, подумал, что чего только в жизни не случается и чего со страху не померещится, а после поправил кистень в рукаве, начал считать мешки и заснул.
А утром всё было как всегда – перекусили, выкатили нарты и пошли. День был пасмурный, с ветром, морозный. Шли в гору, молчали. Гора была голая, ничего на ней не росло, снег лежал плотный, с толстой коркой. Шли долго, только к полудню взошли на гору, нашли место позатишнее, передохнули и пошли дальше, теперь уже вниз, с горы, на другую её сторону. Вскоре вышли к новому ручью, он тоже был промёрзший до дна. По берегам ручья торчали корявые сосны-недоростки. Холод стоял собачий. Маркел представлял, что он идёт с вогулами, вогулы дали ему пун, он его жуёт и согревается. А ещё очень хотелось, чтобы поскорее был привал. Но и на привале Маркел не согрелся, каша была холодная, питьё было гнилое.
А ночью Маркел как заснул, так после никак не мог проснуться, а кто-то навалился на него, схватил за горло и душил всю ночь, прикрикивал «гай! гай!». Маркел отбивался от него, не мог отбиться. Утром проснулся злой, с разодранной щекой. Стрельцы поглядывали на Маркела, усмехались. Ермола молчал и только головой покачивал. Они собрали табор и пошли всё время вниз и вниз с горы, деревьев вокруг больше не становилось, зверей и птиц по-прежнему видно не было. Зато ручей становился всё шире и шире. После по этому ручью они вышли на замёрзшее болото. Болото было здоровенное, ему не было видно конца. Ермола остановился и сказал, чтобы все были осторожнее, потому что это болото до дна не замёрзло, оно живое, в него можно провалиться насмерть. Но, тут же прибавил Ермола, до Погорелого мольбища уже совсем недалеко, к полудню они туда придут.
