А она строго сказала:
– Не хмурься! Улыбнись!
Маркел не хотел, а улыбнулся, правильнее, губы сами растянулись.
– Вот, хорошо, – продолжала Хозяйка. – А теперь скажи: я не Маркел!
Маркел промолчал… А оно само сказалось! Маркел слышал!
– Ведьма! – яростно воскликнул он…
Или он только об этом подумал? Или он сам себя не расслышал?
А она засмеялась, сказала:
– Ты не Маркел, ты Коалас-пыг! Запомни это хорошо: Коалас-пыг, Сын Мертвеца, мой слуга, а я твоя эква, жена.
– Ты мне не эква, – ответил Маркел. – У меня другая эква. Её зовут…
И замолчал. Смотрел перед собой, видел Параску, а назвать её не мог! Потому что забыл её имя! Тогда он представил Нюську, хотел назвать её… Но и её забыл! И так он и Фильку, и Демьяниху, и Котьку, и князя Семёна, и Щелкалова, и всех остальных точно так же – вспоминал и сразу забывал! И так забыл и свой дом, и князя Семёново подворье, и Кремль, и Москву, и Рославль, и там мать свою родную… И замер. Язык прирос к нёбу.
– Ну, – спросила Золотая Баба, – чего замолчал? Говори!
– Я ничего не помню, – сказал он.
– Нет, это неправда, – сказала она. – Ты всё помнишь! Но другое. Сейчас Монкля принесёт поесть, и ты поешь, а после возьмёшь людей и пойдёшь с ними на реку. Как всегда ходил! Пойдёшь?
И Маркел, нет, правильнее, Коалас-пыг, кивнул: да, пойду.
Глава 49
И после так оно и было. Но вначале Монкля принесла поесть – миску оленьих потрохов, залитых холодным жиром. Гадость какая, подумал Маркел, сколько раз им говорил, чтобы даже не совали этого! Ну да разве бабу переспоришь? Тьфу! И взялся есть. Ел, то и дело поплёвывал, не любил он жилы. Ел, головой покручивал, сверкал глазами. Монкля стояла смирно. А эта совсем ушла! Ну да а как же, сердито подумал Маркел, она же всегда занятая. Только мы ещё посмотрим, нужны кому-нибудь её занятия или никому не нужны. Маркел сердито хмыкнул, отставил миску, поднял голову. Монкля протянула ему чашку. В чашке была грибная настойка-плясуха. Маркел взял чашку, начал пить. Пил мелкими глоточками, не разжимая зубов. Долго пил! Монкля утомилась ждать, переступала с ноги на ногу. Маркел хмыкнул, хлопнул Монклю по коленке. Монкля отступила, засмущалась. Маркел бросил Монкле чашку. Монкля поймала её и ушла. Маркел сидел, не мог подняться. В голове кружилось. Долго сидел! Потом не удержался и окликнул:
– Эй!
Вошли кучкупы, Саснель и Хайды. Они взяли его под руки, подняли и так и продолжали держать, а другие двое, Емас и Нор, начали его одевать в шаманские бурки, шаманскую шубу и шаманскую же шапку, рукавицы заткнули за пояс, а в руки ему дали шаманский бубен и колотушку, и закричали: гай, гай. И со всех сторон другие тоже начали кричать, и очень громко. Тогда и Маркел тоже закричал и, как умел, побежал из горницы через сени на реку, на лёд.
На реке было уже светло, солнце вставало, видно было далеко, до самого берега. Ащ, только и подумал Маркел, какой беспорядок! И начал бить в бубен, плясать. Долго плясал, пока ветер поднялся, задула пурга, и берег скрылся. Тогда Маркел сел на лёд, положил бубен себе на колени, надел рукавицы, начал ими по бубну водить, бубен тихо заныл, а Маркел также тихо запел. Пел про Владыку Вод, просил у него прощения за то, что наши люди у него рыбу берут. Не сердись, Владыка, пел Маркел, мы тебе отплатим, лето наступит, лёд растает и уйдёт, река очистится, придут чужие люди, мы их к тебе подведём, мы их лодки опрокинем, они к тебе пойдут, и ты их съешь, гай, гай! Маркел вскочил, опять начал плясать, бегал туда-сюда, кучкупы за ним бегали и тоже пели громко как могли. Долго они бегали и долго пели! Маркел весь вспотел, снял с себя шубу, лёг на лёд, немного остудился и опять пошёл петь и плясать. Кучкупы плясали за ним. Хорошо было, ащ, хорошо!
А после Маркел замолчал, остановился, задрал голову и стал смотреть на небо. Небо было пустое, без туч. Маркел опять стал бить в бубен и кричать, чтобы Владыка Неба нагнал туч побольше и дал своим людям много снега и мороза, чтобы никто через этот мороз пройти к ним не мог, а замерзал бы в нём насмерть. А кого мороз вдруг не возьмёт, пусть под теми лёд проломится, и Владыка Вод сожрёт их. А ещё…
Ну и так далее. Маркел ещё долго плясал, бил в бубен, заклинал, накликивал пургу и снегопад – и накликал. Снег пошёл такой густой, что Маркел чуть отыскал дорогу обратно, вернулся в пещеру, там кучкупы отвели его в трапезную, подали ему еды и выпить, и он начал жадно перекусывать, потому что у него впереди было ещё много забот, и нужно было наесться в запас. И он наедался.
А его эквы на трапезе не было. Она у себя сидит, думал Маркел, а ей что, она в тепле, она есть не хочет и греться ей тоже не надо. Холодная она, как деревяшка на морозе. Подумав так, Маркел поморщился и приказал ещё подать. Подали. Он поел и выпил. Опять стало жарко. Ничего ему уже не хотелось, а надо было выходить на лёд и проверять, не перестала ли пурга, а если вдруг перестала, то надо будет опять петь и плясать.
Но, Маркел подумал, это после, а пока он сходит к экве, её тоже надо проверять. Это, он подумал, только простые люди верят в то, что она днями и ночами только о них и думает и о них заботится. Люди глупы, что поделать! Маркел позвал кучкупов, кучкупы пришли, сняли с Маркела шубу, помогли ему подняться. Маркел пошёл к экве.
Эква, правильнее, Сорни-эква, Золотая Женщина, сидела голая у щовала, прямо на кошме сидела, смотрела на огонь и не моргала. Кожа у Сорни-эквы была густо смазана жиром, и поэтому сверкала будто золотая. Когда Маркел вошёл, Сорни-эква даже головы не повернула, как будто не услышала его, а продолжала смотреть на огонь. Маркел сел рядом с Сорни-эквой и тоже стал смотреть на огонь. Маркел тоже будто не заметил экву. А что! У него тоже немало забот! И он сидел и смотрел на огонь. Было тихо. Потом где-то совсем рядом заиграл санквылтап. Маркел сдвинул брови, начал подпевать:
– Дын-ды-ды-ды. Ды-дын-ды-ды…
И он долго так подпевал. Сорни-эква повернулась к нему и стала смотреть на него с очень серьёзным видом. А он смотрел на неё. И так они долго сидели. Кучкупы входили и выходили, подбрасывали дрова в огонь, дрова горели очень медленно, кучкупы заходили редко, может, один раз в два часа, и они входили и входили, Маркел сидел по-татарски, держал руки перед собой открытыми ладонями вверх, и молился непонятными словами, но, думал при этом, тот, кому это моление поётся, тот поймёт, о чём оно.
И так прошло ещё немало времени, пока Сорни-эква поднялась, накинула на себя золочёное парчовое покрывало, и ушла куда-то по пещере в темноту. А Маркел опять оделся, правильней, его опять одели, и он опять вышел на лёд, на реку, опять бил в бубен и пел пения в честь Владыки Неба и Владыки Вод, просил у них помощи – и они обещали помощь, он это слышал по их голосам, а вот как у него получалось их слышать, этого он никогда никому не рассказывал и не расскажет, думал он, а Сорни-экве и тем более. Пускай она своё поёт, а он своё, и пусть люди смотрят, от кого им больше пользы, а кто просто бесполезный идол, да! И Маркел опять вскочил и начал прыгать, начал петь ещё быстрее…
