– А что здесь такого, – сказал Савва. – Никакого бесовства тут нет, а есть только дело государево. Вот здесь, – он достал подорожную, – я должен буду записать: «болван», и будет он из золота, я допишу «из золота», а будет деревянный, так и напишу, что деревянный. Или здесь подвох какой-нибудь?
– Без подвоха здесь, – сказал Маркел, сдвинул брови, достал нож, подошёл к Бабе и начал кромсать ремни и шкуры сбрасывать.
Сбросил всё и отступил на шаг. Баба сидела к нему боком, глаза у неё был почти закрыты, а руки опять у груди.
– Будто она кого-то держит, – сказал Савва. – Как младенца.
– Так оно и есть, – сказал Маркел, не оборачиваясь.
– А сколько в ней пудов? – спросил Арсений.
– Это когда как, – сказал Маркел.
– Не бывает когда как, – сказал Арсений.
Маркел грозно обернулся на него.
– Ладно! – сразу же сказал Арсений. – Ладно!
Маркел повернулся к Савве и спросил:
– Чего ещё?
– Ничего, – ответил Савва. – Напишу: «очень тяжёлая».
– Иди пиши, – сказал Маркел.
После чего обернулся к стрельцам и велел опять закутать Бабу, и поплотнее, и живо, потому что скоро отъезжать. Стрельцы стояли на месте, крестились.
– Давайте, давайте! – прикрикнул на них Маркел. – Вам её теперь до Выми караулить. Привыкайте!
Стрельцы с опаской подошли к Бабе и с ещё больше опаской начали её укутывать. Маркел сел к столу, ему подали миску, ложку, он поел, встал, Баба к тому времени была уже укутана, и её потащили к двери, а там по лестнице во двор.
Во дворе уже стояли нарты с десятком собак. Савва протянул Маркелу подорожную. Маркел глянул в неё, прочёл «с бесовским идолом», пожал плечами, ничего на это не сказал, а только велел открывать ворота, и они пошли – стряпчий Маркел Косой, десятник Фрол Жуков и десять стрельцов. А Баба ехала в санях, ей легче всех, думал Маркел, и это правильно, она ведь баба, баб надо жалеть.
Глава 57
И так они шли и шли шесть дней, шли тяжело, иногда крепко мёрзли. Но зато на этот раз никто их нигде не подстерегал и на них не накидывался. Шли по тайге, после полем, после поднялись в гору, и на седьмой день пришли к Щугорскому острожку. Время было светлое, их заметили ещё издалека, поэтому, когда они подошли к воротам, их там ждали. И уже даже узнали Маркела.
– Царёв гонец! Здоровы будем! – закричал с той стороны Тихон Волдырь, их старший, и приказал открывать.
Его люди открыли ворота. Маркел выступил вперёд своих, спросил, который день.
– Февраля двадцатого, – весёлым голосом ответил Волдырь. – Преподобных мучеников Валаамских.
– Верно! – сказал Маркел. – Блюли себя!
И они с Волдырём обнялись. После Волдырь посмотрел на Маркеловых людей, покивал головой, а после посмотрел на нарты, на здоровенный тюк на них, то есть на увёрнутую Бабу, и спросил:
– А это что?
– Это, – сказал Маркел, – то, зачем меня царь к вам посылал.
– Там, что ли, Лугуй? – спросил Волдырь. – В цепях?
– Нет, не Лугуй, – сказал Маркел. – И не в цепях. Лугуй к Сенгепу в Казым убежал, и они там затворились. А Волынский пошёл на Казым.
– Вот как там весело! – сказал Волдырь. – А у нас тишь-тишина. А что в мешке?
Маркел подал подорожную. Волдырь прочёл, потом ещё раз перечёл, покачал головой и сказал:
– Савка подписал. Дурень последний! Кто же так бумаги пишет? Какой тут ещё идол?
– С Великого Мольбища, – ответил Маркел. – Тот самый.
Волдырь посмотрел на Бабу, то есть на тот узел, в который она была увёрнута, подумал и спросил:
– И чего ты теперь хочешь?
– Хочу её царю свезти. По царёву же велению.
Волдырь посмотрел на Маркела, потом на Бабу, потом снова на Маркела и сказал:
– Это, что ли, та самая, золотая?
– Та самая, – ответил Маркел.
– Разворачивай, – сказал Волдырь. – Будем смотреть. Это у нас закон! – сказал он уже громче. – Это у нас хоть воевода, хоть… Всех смотрим! – И махнул рукой.
Маркел повернулся к своим и поднял два пальца. Двое стрельцов вышли вперёд, подступили к нартам, начали развязывать ремни. Волдырь медленно перекрестился. И он смотрел только на Бабу, глаз не отводил. Баба понемногу открывалась. А когда открылась, он зажмурился. После опять открыл глаза, поморгал, повернулся к Маркелу, спросил:
– Сколько в ней весу?
– Взвешивай, – сказал Маркел. Усмехнулся и прибавил: – В Берёзове не стали взвешивать. И даже писать не стали, золотая или нет.
Волдырь опять посмотрел в подорожную, перечитал, где надо, по слогам, криво усмехнулся и сказал:
– Вот дурень Савка! У него за это ещё спросят! Он же бумагу подписывал! Вот его подпись! А печать Волынского! Волынский тоже будет отвечать! А мне что, больше других надо?! Забирай!
И сунул Маркелу подорожную. Развернулся и пошёл в ворота. На полпути остановился и сказал:
– Чего стоите? Завозите. Только в дом я её не пущу. Пусть во дворе стоит, никто её здесь не тронет.
Маркел кивнул своим, собаки потащили нарты, стрельцы пошли за нартами, за стрельцами закрыли ворота.
А дальше было как и должно было быть – все зашли в жилую избу, Волдырь велел накрывать, накрыли. Маркел выставил три бутли передачи, сказал, это от Саввы. Савву сразу помянули добрым словом, сели за стол и посидели как следует, поговорили о том да о сём. Больше, конечно, говорили берёзовские, им же было о чём рассказать – и про Лугуя, и про Игичея. А Маркел рассказывал ещё про то, как воевода взял Куноват и как и из-за чего, правильнее, из-за кого он раздружился с Игичеем… Ну и так далее. То есть обо всём было рассказано подробно, вот только о Бабе ничего не говорили. Молчал о ней Маркел! А уж как ему подливали, и как закуски от него отпихивали, а он всё равно молчал! И так молча и заснул.
Ночью проснулся, поел огурцов, вышел во двор, проверил Бабу, вернулся и спал до утра.
Утром быстро собрались и вышли. Шли ещё семь дней, под конец уже просто тащились…
И вышли к Выми. А там же кругом монастыри! А у них такой груз непотребный! Маркел строго-настрого велел молчать. Да у них никто ничего и не спрашивал, не ожидали такой дерзости. Они проехали к губной избе, к ним вышел было Гычев, Маркел велел Гычеву уйти, стрельцы затащили Бабу в сени, Гычев спросил, что случилось, Маркел сказал, завтра расскажет, а пока велел, пусть принесёт поесть и на всех выпить. И дал семь алтын, деньги были Саввины. Гычев взял с собой Саньку, быстро обернулся, принёс всего всякого, все сели выпивать. И выпивали на этот раз молча. Гычев спросил, где те вогулы, которых он давал Маркелу. Маркел посмотрел на потолок. Гычев перекрестился. После спросил, а что ещё случилось. Маркел сказал, что много всякого, и лучше об этом не знать. А что в сенях, спросил Гычев.
