В размытых снежных сумерках, в тот самый момент, когда ночь окончательно переходит в день, Максим ввалился в приемное отделение городской больницы. Пронесся по пустому гулкому коридору, рванул за ручку одну дверь, другую — закрыто. Зато за третьей присутствуют признаки жизни — слышен звон мобильника и чей-то усталый сонный голос. Максим едва не вышиб дверь ногой, вломился в просторное, жутко холодное помещение. И молча, не говоря ни слова, положил спящего ребенка на кушетку и принялся разматывать куртку. Врач или медсестра, женщина лет сорока с небольшим, вытаращила глаза и умолкла. Из трубки ей что-то кричали, но напрасно, ответа не последовало. Она бросила мобильник на стол и ринулась к Максиму, а тот уже «распеленал» ребенка, оставил только пестрое тряпье. И обнаружил, что куртка мокрая, ну, это нормально. Все равно выкидывать, черт с ней. Все вещдоки он деловито, на глазах у врача, распихал по карманам и направился к выходу.
— Подождите, — обрела наконец дар речи врач, — стойте, подождите! У вас нос сломан! И где…
Вопросов у врача возникло много, но надрывалась она уже в спину «посетителя» — Максим пулей вылетел из кабинета, промчался по коридору, отворачиваясь попутно от встреченных им людей, выскочил во двор. К подъезду приемного отделения подъезжала «Скорая». Максим пропустил машину и, не оглядываясь, рванул прочь. Закинул попутно превратившуюся в тряпку куртку в первый попавшийся навстречу мусорный контейнер и побежал прочь. «Мальчик или девочка? Да какая разница!» — Максим ухмыльнулся на бегу, ворвался в подъезд, нажал на клавишу звонка. Сейчас это единственное место в городе, где можно отсидеться до вечера. Квартирная хозяйка о своем имуществе заботилась и дверь поставила такую, что замок в ней ножом не вскрыть, там специальные инструменты нужны. Хорошо, что догадался сразу запаску сделать, она и лежит теперь в «тайнике» на антресолях. А соседи дачницы люди пожилые, а значит, бдительные, входящего в окно человека увидят и незамедлительно сдадут «куда следует». Зато спать они ложатся рано, сразу после окончания последнего сериала. Тогда можно беспрепятственно попасть домой.
Вика открыла дверь, охнула испуганно и отшатнулась назад. Максим принялся сдирать с себя пропитанную гарью, мусорной вонью и кровью одежду прямо в коридоре, едва захлопнулась входная дверь.
— У тебя вода горячая есть? — рыкнул он, не глядя на Вику.
— Да, — пискнула она, — есть, а что?
— Полотенце дай какое-нибудь, — потребовал Максим и ринулся в ванную. За наличие горячей воды в кране он был сейчас готов простить Артемьеву половину его грехов. Максим уставился на свое отражение в зеркале — красавец, слов нет. Грязный, как чума, правая щека ободрана, нос распух, под глазами уже расползлись густые синие тени.
— Что случилось? — Вика просунулась в дверь и бросила свернутое полотенце на стиральную машину.
— В лес погулять ходил и заблудился, — быстро, не задумываясь, соврал Максим. Хотя почему — соврал? В лесу он действительно был, правда, не по своей воле. Да он много где побывать успел, насыщенный выдался денек и чертовски утомительный. После продолжительных водных процедур снова посмотрел на себя в зеркало. Уже гораздо лучше, чем полчаса назад, но все равно плохо. С таким лицом надо очень тихо и незаметно сидеть дома неделю, не меньше, пока не сойдут кровоподтеки. А нос цел, та тетенька в больнице с перепугу поставила неверный диагноз.
— Ты есть хочешь? — поинтересовалась из-за дверей Вика.
— Да, — проорал в ответ Максим, но когда выполз и ванной, понял, что погорячился. Хочет он сейчас одного — спать, долго и крепко. Но и сон не шел, голова гудела, а пульсирующая боль не давала провалиться в целительное забытье.
— Анальгин есть? Принеси, пожалуйста. И холодное что-нибудь, — попросил Максим сидящую рядом Вику. Она вскочила, вылетела из комнаты, загремела на кухне дверцами шкафов и быстро прибежала назад.
— Вот, — она протянула Максиму белую бумажную упаковку и кружку с водой. Максим проглотил сразу две таблетки, залпом выпил почти половину кружки холодной воды, отдал Вике. Она снова вышла, а вернулась с двумя пакетами в руках.
— Только это, больше ничего нет. Курица, — она продемонстрировала один пакет, — и овощи замороженные. Но можно снега на улице набрать…
— Этот давай, — показал Максим на пеструю зелено-красно-оранжевую упаковку.
Обезболивающее и шуршащий ледяной пакет на переносице сделали свое дело. Боль отступила, исчезли тяжесть в голове и тошнота, потом потихоньку начали пропадать звуки и образы. Максим успел только выговорить — гнусаво, непослушным заплетающимся языком: «Вечером уйду, потерпи», — как все исчезло. Вика, кажется, что-то ответила, но неразборчиво, глухо, словно из-под потолка. На этом все наконец закончилось.
Разбудили глухие голоса, доносившиеся с кухни. Максим сел рывком на диване, поправил сползшее одеяло. В комнате темно, шторы задернуты, из-под неплотно прикрытой двери в комнату пробивается полоска света. Пакет с замороженными овощами исчез, голова не болит, лишь ноет немного переносица. Максим надавил слегка пальцами на пазухи под глазами, чуть поморщился от боли и прислушался к голосам. Один знакомый, это Вика говорит что-то строго, как учительница, а второй — тонкий, детский, сбивается постоянно, произнося незнакомые слова. Все понятно, из-за внезапного вторжения занятия английским языком пришлось перенести в кухню. Максиму стало неловко от собственного нахальства — мало того что вломился с утра пораньше грязный и злой, как скотина, так еще и все планы девушке поломал. Ну, не все, конечно, а как-то неудобно. Максим поднялся с дивана и в темноте принялся шарить вокруг в поисках одежды. Наступил на что-то мокрое и холодное, шарахнулся назад. Наткнулся в темноте на кресло, но ничего в нем не обнаружил, кроме мягкой игрушки — похожего на подушку кота. На полу рядом с диваном тоже пусто, как и во втором кресле. Максим снова плюхнулся на диван, потом улегся и постепенно припомнил по порядку события сегодняшнего утра. Все верно, груда грязного провонявшего помойкой тряпья частично осталась в коридоре, а частично в ванной, под раковиной. А в ней документы убитых чиновников и Пашкин нож. Максим с трудом поборол в себе желание вскочить с дивана и ринуться в ванную. Но удержался — толку-то сейчас метаться, сам виноват. Вся надежда на то, что Вика кучу грязного барахла не тронула и оставила все как есть.
— Еще раз повторишь неправильные глаголы, все три формы. И про страдательный залог не забудь. Все, до пятницы. — Входная дверь захлопнулась, Максим вскочил с дивана, ринулся навстречу вошедшей в комнату Вике. Отодвинул ее в сторону, влетел в ванную комнату. Под раковиной пусто и чисто, одежда исчезла.
— А я все постирала, — крикнула из комнаты Вика, — скоро высохнет. Только свитер толстый, он будет долго… — и осеклась, умолкла, полезла в верхний ящик старого полированного серванта. Максим молча следил за ее действиями, вопросов не задавал, просто смотрел молча, и все. Взял из рук у девушки белый непрозрачный пластиковый пакет, заглянул внутрь. Все три красные корочки и нож в «скандинавских» ножнах на месте, можно выдохнуть. Или наоборот — рано? Черт его знает. Ситуация дурацкая и жутковатая одновременно, как после того выпуска новостей. И объясниться бы надо, но какими словами? Да и как с Викой об этом говорить? Казнить нельзя помиловать, в общем.
