Бенедиктинская программа жизнелюбия, уже 1500 лет отлично подтверждающая себя в отличие от слегка подпорченных искусственных продуктов, находящихся сегодня в обращении, является тайным советом для знатоков. Как и много сотен лет тому назад, сегодня есть много людей, уходящих на некоторое время в бенедиктинский монастырь, чтобы предаться созерцанию и начать жизнь по-новому – или просто чтобы «заправиться». Святой Бенедикт предусмотрел это. Правило 53 диктует прямо-таки чрезмерное гостеприимство. Поэтому нет бенедиктинских монастырей без комнаты для гостей. В ней встречаются загнанные менеджеры, которые мужественно решаются некоторое время ничего не значить, неутомимые политики, которые хотят обдумывать, что же они, собственно, имеют в виду, или просто люди, которые находятся в глубоком жизненном кризисе и хотят отделить существенное от несущественного. Для кого-то, кто пережил огромное разочарование, может оказаться полезным одно лишь знакомство с монахами, добровольно выбравшими жизнь, в которой полагаются только на себя и, в конечном счете, на Бога. Таким способом кто-то снова обретет землю под ногами, избежав цинизма. В бенедиктинском монастыре можно научиться выдерживать молчание, которое длится дольше одной минуты, и вообще снова почувствовать время. И это решающая предпосылка для жизнелюбия.
Является ли монастырь для христиан королевской дорогой к жизнелюбию? Ни в коем случае! У самого святого Бенедикта был скверный опыт с монастырскими колониями, охватывавшими целые площади. Монастырская жизнь, по Паулю Вацлавику, это «разница, которая создает настоящее отличие»: небольшое количество соли в супе и, вероятно, даже полезный песок в передаточном механизме. Не больше и не меньше. Некоторые церковные высокопоставленные лица вообще не имели дела с монастырями и были тем не менее преданы жизнелюбию. На великолепной картине Яна ван Эйка в Брюгге, «Мадонна каноника ван дер Пале», ознаменовавшей собой начинающуюся современную живопись, по левую руку от мадонны виден настоятель: совершенно светский мужчина, типа директора банка, не слишком симпатичный и в своем реализме явно далекий от всякого мистического чувства. Он сложил руки – такое впечатление, что как обычно – и смотрит несколько неуверенно, почти скептически в пустоту. На благочестие это не похоже. Но как видение перед ним является мадонна в великолепной одежде и предвещает ему мягким жестом спасение. Интересно в этой картине то, что настоятель вовсе не видит явление мадонны. Только мы, наблюдатели, замечаем ее. Прекрасная и обнадеживающая картина, показывающая, что благословение Бога и Богоматери Марии распространяется и на такого очень приземленного человека – даже если он не воспринимает во всей своей светскости Мадонну, благословляющую его с небес.
Насколько действительна действительность?
Восхваление действительности в картинах Яна ван Эйка восходит к духовно-исторической христианской оценке мира как творения Бога, за что надо благодарить прежде всего Франциска Ассизского. Все мышление Средневековья после Франциска было направлено на то, чтобы понимать мир и жизнь в целом как доброе творение Бога и вместе с тем как предчувствие блага. Из убеждения, что искусство может изобразить это предчувствие блага, Средневековье сделало интересный вывод. Считалось, что страдающий больной человек может вылечиться, рассматривая определенные художественные произведения. Захватывающая мысль! Такие картины назывались святынями, одна из них – знаменитый Изенгеймский алтарь Маттиаса Грюневальда, который сегодня можно видеть в Кольмаре. Это сильное художественное произведение первоначально висело в больнице Святого Антония. Не где-нибудь, а в центре больничной палаты на передней стене. И все кровати больных были направлены на эту картину. С утра до вечера больные смотрели на эту святыню, которая представляла перед их глазами всю остроту страданий Христа на кресте. Но в этом страдающем вместе с ними Боге они видели и собственное спасение, свое благо. Здесь благо и излечение действительно очень близки. Кто верит в силу этой картины и разделяет целостную точку зрения на здоровье, тот ни на один момент не будет сомневаться в исцеляющих свойствах Изенгеймского алтаря.
Если рассматривание произведений искусства может вылечить, то побочное действие тут одно, и исключительно благоприятное – переживание искусства способствует одновременно и жизнелюбию. Если человеку повезет избежать смерти – то вдобавок он еще получит и удовольствие от жизни. Чтобы меня не поняли неправильно: я не настаиваю здесь на грандиозном перемещении всех больных в местные музеи под соответствующие картины. Я тоже использую современную медицину (когда требуется). Но если человек хочет пережить именно излечение и благо, то для этого скорее подходит Изенгеймский алтарь, нежели Аахенская клиника.
Изенгеймский алтарь принадлежит к тем художественным произведениям, которые могут не просто вылечить человека полностью. Они позволяют благу обрести конкретный вид. Они в состоянии вырвать людей из безрадостного механизма их жизни – так, что человек, погружаясь в созерцание, почувствует искру вечности. Перед Изенгеймским алтарем можно стать религиозным. Это же относится и ко многим другим художественным произведениям, таким как «Вознесение богоматери» Тициана во Фрари в Венеции или «Оплакивание Христа» Микеланджело в базилике Святого Петра в Риме. Открыться религии можно не только перед исповедником, но и перед художественными свидетельствами, выходящими за рамки времени, являющимися всегда актуальной истиной, неподдающейся определению. Ортодоксальные христиане Востока, например, сохранили чувственный образ Христа на иконах гораздо более живым, чем их наделенные скорее рассудочным мышлением западные братья и сестры.
Желание всегда чувственно, жизнелюбие тоже. Религия, будучи чисто умственной, может нанести жизнелюбию только вред. Тот факт, что религия в наших широтах воспринимается именно таким образом, так сказать, как противница желаний, имеет различные причины, на которые я указал в другом месте (Der blockierte Riese, Аугсбург, 1999). Но по крайней мере с христианством эти предубеждения не имеют ничего общего. Христианство настолько экстремально чувственно, что в начале его укоряли в кощунстве. Но можно ли действительно познать Бога чувственно, эстетически? Во всяком случае, христиане думают, что да. Я знавал молодого индийца, который взялся объяснить, в чем различие между разными религиями его страны; он сумел исключительно точно показать разницу в понятиях, но в итоге прервал себя и воскликнул с блестящими глазами: «Христианство просто прекраснее!» Эстетическое восприятие религии весьма соответствует ее сущности.
Только выдуманный смысл – это не смысл, а вздор. Суть эзотерики, например, заключается в такой полушелковой, но вполне продажной оригинальности. «Мой мастер изобретает как раз сейчас религию для Востока», – сообщил мне однажды максимально наивный фрик эзотерики с воодушевлением в голосе. Такие «религии» – это не что иное, как дорогая пластиковая игрушка и успокоительное средство от страха перед жизнью и смертью (во всяком случае, для людей попроще). Однако побочные действия таких успокоительных средств опустошительны. Они вызывают у потребителей зависимость, подсовывая им виртуальный мир, так что они свою собственную жизнь в действительности пропускают. С такими искусственно созданными мыслями далеко до настоящей жизни. Смысл и религия искусственно не производятся, а только познаются; тоска всех людей по глобальной цели не удовлетворяется одной чистой идеей, они стремятся к подлинной действительности. Тем самым эта религиозная тоска очень близка жизнелюбию, которое ничего так сильно не превозносит, как действительность. Так желание настоящей жизни может стать дорогой к серьезному религиозному обоснованию, а тоска по настоящей религии может укрепить жизнелюбие.
