Течение дней возвращалось в привычное русло, и часы, уходившие на восстановление сил, казались теперь потерянным временем. Больше всех за Алисию переживал Фермин, бросавшийся из одной крайности в другую, то принимаясь заранее оплакивать ее, то выступая в роли доморощенного целителя душ.
– Напоминаю, по словам поэта, месть – это блюдо, которое следует подавать холодным, – вещал он, словно прочитав ее дурные помыслы.
– Наверное, кто-то перепутал его с ахобланко
[67]. Поэты обычно умирают от голода и совсем ничего не понимают в кулинарном искусстве.
– Пообещайте, что вы не собираетесь наделать глупостей.
– Я не собираюсь делать глупостей.
– Я хочу получить гарантии.
– Приведите нотариуса, и мы оформим обязательства в письменном виде.
– Мне хватает Даниэля с его недавно приобретенными преступными наклонностями. Представляете, я нашел у него припрятанный пистолет. Святая Дева Мария! Еще два дня назад я жил припеваючи и в ус не дул, а теперь прячу стволы, как анархист.
– Что вы сделали с пистолетом? – спросила Алисия с улыбкой, от которой у Фермина волосы встали дыбом.
– А что мне оставалось делать? Я перепрятал его. Туда, где его никто не найдет, естественно.
– Принесите оружие мне, – обольстительно промурлыкала Алисия.
– Ни в коем случае, только через мой труп. Вам я не доверил бы даже водяного пистолета, поскольку вы способны зарядить его серной кислотой.
– Вы понятия не имеете, на что я способна.
Фермин с огорчением посмотрел на нее:
– Начинаю подозревать, крокодилица.
Алисия вновь расцвела трепетной улыбкой:
– Вы с Даниэлем не умеете обращаться с оружием. Отдайте пистолет мне, пока не нанесли себе увечий.
– Для того, чтобы вы нанесли увечья кому-нибудь другому?
– Допустим, я пообещаю, что не причиню вреда тому, кто этого не заслуживает.
– О, если вы так ставите вопрос, то я непременно принесу вам ручной пулемет и пару гранат. Вы какой калибр предпочитаете?
– Я говорю серьезно, Фермин.
– Я тоже. Прежде всего вы должны вылечиться.
– Я вылечусь, если только выполню свой долг. И это единственное, что может обеспечить вам всем безопасность.
– Алисия, мне жаль огорчать вас, но чем дольше я вас слушаю, тем меньше мне нравится тон и содержание ваших разговоров.
– Принесите мне оружие. Или я достану его сама.
– Вы хотите снова умереть в такси, на сей раз по-настоящему? Или получить пулю на улице? Или загнуться в камере от рук мясников, которые ради развлечения разорвут вас на куски?
– Что вас на самом деле тревожит? Что меня убьют или будут пытать?
– Подобные мысли приходили мне в голову. Не поймите меня неправильно, но, между нами, уж лучше бы я умер сам. Как я могу зачинать детей и быть достойным отцом, если не в состоянии уберечь создание, жизнь которого мне поручили?
– Я не абстрактное эфемерное создание, и вы не несете за меня ответственность, Фермин. Кроме того, вы творили чудеса, спасая мне жизнь, и дважды вытащили из лап смерти.
– В третий раз может не получиться.
– Третьего раза не будет.
– Не рассчитывайте получить пистолет. Я лично уничтожу его. Разберу на части и выкину в гавани, чтобы их слопали рыбы-мусорщики, обжоры, плавающие у поверхности воды и питающиеся объедками.
– Даже вы не в силах помешать неизбежному, Фермин.
– В этом я мастер. Одно из искусств, где мне нет равных. Вторая – парные танцы. Спор закончен. Сколько угодно гипнотизируйте меня взглядом голодной тигрицы, мне ничуть не страшно. Я не Фернандито, и тем более не какой-нибудь простофиля, кого вы обводите вокруг пальца, натянув черные чулки.
– Вы единственный человек, кто может мне помочь, Фермин. Особенно теперь, ведь у нас в венах течет одна кровь.
– Таким манером вы протянете не дольше молочного поросенка в День святого Мартина.
– Ничего подобного. Помогите мне выбраться из Барселоны и дайте оружие. С остальными проблемами я справлюсь самостоятельно. В глубине души вы прекрасно сознаете, что для вас всех это наилучший выход. Беа меня поняла бы.
– Попросите пистолет у нее и послушайте, что она скажет.
– Беа не доверяет мне.
– С чего бы ей доверять?
– Мы теряем драгоценное время, Фермин. Что вы решили?
– Идите в задницу, и я не посылаю вас в ад лишь потому, что вы и так стремглав летите в пекло.
– С приличными девушками так не разговаривают.
– Если вы приличная девушка, то я пелотари
[68]. Глотните своего зелья и возвращайтесь в гроб отсыпаться, а то, неровен час, натворите бед.
Когда Фермину надоедало спорить, он оставлял Алисию в покое. Она ужинала с Исааком, слушала его рассказы о Нурии, и как только старый хранитель удалялся, наливала себе рюмку белого вина (пару дней назад она обнаружила место, где Исаак припрятал бутылки, конфискованные доктором) и выходила из комнаты. По коридору Алисия пробиралась в зал с грандиозным сводом и там, в слабом сумеречном свете, каскадом струившимся сквозь стеклянный купол, останавливалась, созерцая зыбкие очертания огромного книжного лабиринта. Позднее, вооружившись фонарем, она углублялась в его галереи и туннели. Прихрамывая, Алисия поднималась к вершине храмового сооружения, обходила залы и развилки, которые вели к потайным кельям, пересекавшимся винтовыми лестницами или подвесными мостиками, очертаниями напоминавшие арки и контрфорсы. По пути она с нежностью касалась корешков книг – сотен тысяч, – ждавших своего читателя. Порой засыпала на стуле в одном из залов, встретившихся по дороге. Каждый вечер Алисия выбирала новый маршрут.
Кладбище забытых книг обладало своеобразной пространственной структурой, и дважды очутиться в одном и том же месте было почти невозможно. Временами она терялась в его коридорах, и ей далеко не сразу удавалось найти обратную дорогу вниз. Однажды ночью, когда первые проблески рассвета озаряли купол, Алисия вынырнула на вершине лабиринта, на той самой площадке, куда приземлилась, провалившись в дыру в куполе, в ночь воздушной бомбардировки Барселоны в 1938 году. Свесившись с помоста и заглянув в бездну, она заметила крошечную фигурку Исаака Монфорта у подножия лабиринта. Хранитель ждал ее в том же месте, когда она спустилась.
– Я думал, только меня преследует бессонница, – произнес он.
– Сон – удел мечтателей.
– Я заварил мансанилью, этот напиток помогает мне заснуть. Хотите чашечку?
