Никаких документов, удостоверявших личность, при нем не обнаружили, кроме фотографии неизвестной молодой женщины. Офицер полиции забрал портрет Алисии Грис и хранил его много лет в картотечном шкафчике в отделении. Он искренне верил, что сама смерть оставила свою визитную карточку в руках горемыки перед тем, как отправить туда, где его ждало вечное проклятие.
Похоронные службы забрали труп и увезли в морг, где заканчивали земной путь нищие, неопознанные тела и одинокие люди, с которыми городу приходилось прощаться каждую ночь. На закате двое носильщиков засунули покойника в парусиновый мешок, впитавший запах сотен мертвецов, совершивших в нем свой последний путь, и забросили в кузов грузовика. Машина двинулась вверх по старому шоссе, извивавшемуся серпантином вокруг крепости Монтжуик, темной громадой выделявшейся на фоне горевшего огнем моря и сонма ангелов и духов города мертвых. Казалось, мраморные фигуры специально собрались, чтобы нанести покойнику последнее оскорбление по дороге к общей могиле, куда нищий, человек-невидимка, в другой жизни отправил стольких людей, даже не запомнив их имен.
На краю общей могилы – бездонной расселины, заполненной останками, засыпанными известью, – носильщики развязали мешок и вытряхнули дона Маурисио Вальса: его тело скатилось по горе трупов вниз, на самое дно. Говорят, он упал навзничь с широко открытыми глазами. Прежде чем покинуть скорбное место, носильщики бросили последний взгляд в пропасть и увидели, что большая черная птица опустилась на мертвеца и принялась выклевывать у него глазные яблоки. И в это мгновение в отдалении в церквах Барселоны звонили колокола.
Барселона
23 апреля 1960 года
1
Наступил знаменательный день.
Незадолго до рассвета Фермин проснулся, охваченный томлением. В страстном порыве он на неделю лишил Бернарду возможности двигаться, излив пыл в обычном для него стремительном утреннем любовном поединке, из тех, что опрокидывали мебель в спальне и вызывали бурное возмущение соседей за стеной.
– Это из-за полнолуния, – позднее извинялся Фермин перед соседкой, поприветствовав ее через световой люк прачечной. – Не знаю, как меня угораздило трансформироваться.
– Да, только вместо волка вы перекинулись в борова. Смотрите там, не распускайтесь, а то в доме полно малышей, еще даже не ходивших к первому причастию.
После того как Фермин покорялся зову первобытного инстинкта, у него всегда просыпался зверский аппетит. Он приготовил тортилью из четырех яиц, обрезков ветчины и сыра, а затем умял полбатона хлеба с молодым игристым вином. Удовлетворенный, выпил на десерт рюмочку яблочной наливки и принялся облачаться в амуницию, необходимую, чтобы во всеоружии встретить день, обещавший стать нелегким.
– Можно узнать, зачем ты напяливаешь водолазный скафандр? – полюбопытствовала Бернарда, стоя в дверях кухни.
– Из предосторожности. На самом деле это старый макинтош, подбитый экземплярами азбуки, сквозь которую не просочится даже святая вода. Она напечатана какой-то особой типографской краской. Ничуть не хуже толстого слоя жира.
– Неужели это ради нынешнего дня, праздника святого Георгия?
– Неисповедимы пути Господа, однако он горазд на всякие каверзы, – заявил Фермин.
– Не надо богохульствовать под крышей нашего дома!
– Прости, любовь моя. Сейчас я приму таблетку от агностицизма, и все пройдет.
Фермин не лукавил. Он давно уже пророчил, что несчетные библейские бедствия постигнут Барселону, город книг и роз, в день самого прекрасного и веселого праздника. В своих прогнозах от него не отставали уважаемые экспертные сообщества в полном составе: Национальная метеорологическая служба, Радио «Барселона», «Вангуардия» и жандармерия. Последнюю точку накануне пресловутого стихийного бедствия поставила знаменитая пифия мадам Карманьола. Пифия прославилась двумя вещами. Во-первых, мадам имела реноме нимфетки с большой буквы, помогавшее скрыть факт, что в действительности она являлась солидным сеньором из Корнельи по имени Кукуфате Бротоли, перевоплотившимся в длинноволосую женщину. Проработав всю жизнь нотариусом, он вдруг понял, что в сущности хотел всегда одного – нарядиться в легкомысленные женские наряды и вертеть задницей в чувственном ритме, задаваемом пальмас
[74]. Во-вторых она составляла безошибочные прогнозы погоды. Не углубляясь в подробности и терминологию, главное, что они сбывались. В общем, грядущий День святого Георгия сулил сплошные неприятности.
– Может, тогда поумерить пыл и не высовывать нос на улицу, – предложила Бернарда.
– Ни в коем случае. Дон Мигель де Сервантес и его коллега Уильям Шекспир не напрасно умерли условно в один день, 23 апреля. Если оба в одно время столь дружно отправились в мир иной, мы, книготорговцы, не посрамим их проявлением трусости. Сегодня мы выйдем, чтобы встретились книги и читатели, даже если генерал Эспартеро
[75] принялся бы палить из пушек из крепости Монтжуик.
– Ты принесешь мне хотя бы одну розочку?
– Я принесу тебе целую корзину самых роскошных и ароматных роз, мой бутончик.
– И подари одну сеньоре Беа, ведь от Даниэля толку не дождешься. В последний момент он забудет обо всем на свете.
– Я слишком много лет, образно говоря, менял пеленки этому парню, чтобы сейчас допустить стратегический промах подобного масштаба.
– Обещай, что не промокнешь.
– Если промокну, тем более крепким и плодовитым вернусь.
– Ох ты, господи, мы же попадем прямо в ад.
– Тогда тем более следует взять от жизни как можно больше.
После череды жарких объятий, поцелуев, щипков за мягкие части тела и нежных взглядов на обожаемую Бернарду Фермин вышел на улицу с твердым убеждением, что в последний момент произойдет чудо и солнце засияет, как на картинах Хоакина Соролья.
По пути он стянул газету у консьержки, назойливой проныры и фалангистки, и сверился с прогнозом погоды. Ожидались зарницы, молнии, гром, ливень с градом размером с засахаренные каштаны и ураганный ветер, который сметет и унесет около миллиона книг и роз: после приземления из них возник бы целый остров Баратария
[76] где-нибудь далеко за горизонтом.
– Еще посмотрим, – заключил Фермин, отдав газету бедолаге, который дремал, приклеившись к стулу у киоска на Каналетас.
Фермин был не единственным несогласным с прогнозами. Барселонцы – особенный народ, они не упустят возможности оспорить авторитет вроде метеокарты или логики Аристотеля. В то утро рассвет порадовал небом цвета серого вороночника (или трубы смерти, как еще называют эти грибы), однако все книготорговцы в городе проснулись довольно рано, собираясь вытащить свои стойки с книгами на улицу и готовые, если понадобится, противостоять торнадо и смерчу. Увидев на Рамбла яркое проявление esprit de corps
[77], Фермин почувствовал, что оптимисты нынче отпразднуют победу.
