Я предложила всем вместе заехать по пути в дом Кадзуэ, чтобы закончить уборку, однако Томоко и Акико стали отказываться. Говорили: мы устали, без нас, мол, обойдешься. Нашли предлог. При том, что Кадзуэ была их родственницей, а я к ней никакого отношения не имела.
Такие номера были в обычае у этих девиц. Я потеряла им счет. Мы вместе ходили в балетную студию (у Томоко и Юкико танцевальные па выходили на удивление коряво). Если у меня что-то хорошо получалось, они быстро выбегали из зала. Когда я бывала в Хоя, мачеха нередко проводила занятия без меня.
В поезде я принялась всех уговаривать поехать к Кадзуэ вместе. Говорила, что боюсь одна, что напою их там соком. Уговоры подействовали.
Мы вошли в дом Кадзуэ 31 марта, в начале пятого. Я сразу пошла на кухню готовить сок, там налила в него мышьяка. Все пятеро выпили – и тут же отдали Богу душу. Приходилось делать все в спешке, пока не село солнце. Потом пришлось бы включить свет, и соседи впоследствии могли сообщить полиции, что в тот день видели кого-то в доме.
Я узнала, что против мышьяка есть антидот, и хотела заранее принять его, на случай если мне предложат тоже выпить сока, но не смогла достать. Все обошлось – никому из пятерых моих «сестер» не пришло в голову даже заглянуть на кухню, чтобы помочь или хотя бы посмотреть, чем я там занимаюсь.
Я стащила тела в ванную комнату и вернулась в Мэгуро, в дом Умэдзава. Надо было подложить в комнату мачехи веревку с крюком и склянку с мышьяковой кислотой. Да и где мне было ночевать?
На следующий день, вернувшись в дом Кадзуэ, при свете луны я занялась разделкой тел. К тому времени они уже застыли.
Конечно, оставлять на ночь тела в ванной было опасно. Но другого места, где их можно расчленить, не нашлось. Спрятать где-то тела, а на следующий день тащить их обратно в ванную мне было не по силам, поэтому я решила рискнуть. Если тела обнаружат, думала я, моему плану конец. Тогда я выпью яду где-нибудь возле дома Кадзуэ, и у полиции будут основания считать, что все шесть девушек стали жертвами одного отравителя. Я решила так из-за мамы. И вывод следствия будет такой: преступник собирался расчленить тела своих жертв и слепить из них Азот, но ему не повезло – тела обнаружили до того, как он исполнил свой замысел.
К счастью или несчастью, тела не нашли. Поработав пилой, я из пяти тел сделала шесть, завернула каждое в заранее приготовленную промасленную бумагу, сложила их в крошечной кладовой и накрыла одеялами. В день похорон Кадзуэ я тщательно прибралась там и протерла все тряпкой, чтобы к телам не прилипли соломинки или частички земли, по которым можно было что-то определить.
Совершенно случайно выяснилось, что у всех представительниц молодого поколения семьи Умэдзава, включая меня, одна и та же группа крови – группа А. Я узнала об этом, когда мы все вместе сдавали кровь на донорском пункте.
Передо мной встала проблема: куда девать дорожные сумки? Хоть и небольшие, но их шесть штук. Я не могла требовать от Такэгоси-сан, чтобы он взял их и похоронил вместе с трупами. Вместо этого набила сумки камнями и утопила в реке. От пилы избавилась таким же способом.
Письмо для Такэгоси-сан было написано заранее. Переночевав после убийства в доме Умэдзава, рано утром 1 апреля я вышла из дома и опустила его в почтовый ящик где-то в центре. И уже потом поехала заниматься телами. Действовать приходилось быстро, до того как начнется процесс разложения. И Такэгоси-сан нужно было время, чтобы сделать свое дело.
У меня не было на боку родимого пятна, как у Юкико. Мачеха об этом не знала, ей вообще не было до меня никакого дела, но мама-то знала. Надо было что-то придумать. Я взяла железную палку и со всей силы ударила себя по боку, потом сказала маме, что у меня появилось родимое пятно. Она страшно удивилась и даже пробовала стереть след от удара. Хорошо, мне не пришло в голову нарисовать пятно гримировочным карандашом. Когда маме представили на опознание тело Юкико, она по пятну приняла его за мое.
Выполнив свой план, я сменила прическу и одежду и переехала сначала в Кавасаки
[73], а потом в Асакуса. Кочевала по дешевым пансионам, подрабатывала где можно, иногда с ночлегом. И все время думала о том, что причинила маме страдания.
В клинике я проработала довольно долго, кое-что удалось скопить, так что на какое-то время на жизнь хватило бы. Но оставаться в Японии было опасно, меня могли вычислить и арестовать. Мне повезло, что в те времена Япония владела заморскими колониями. Я решила уехать на материк, переждать там, пока улягутся страсти вокруг дела Умэдзава.
Конечно, я очень переживала за маму, но, даже оставшись в Японии, я все равно еще долго не могла бы с ней увидеться. Кроме того, моя мама – человек, органически неспособный лгать. Бесчеловечно посвящать ее в мою тайну, взваливать на нее столь тяжкое бремя. Если бы она не сохранила тайну, для нее это было бы еще большим несчастьем, чем для меня. Поэтому я решила не рассказывать ей ни о чем.
Судьба благоволила мне – события развивались по намеченному мной плану. Работая в одной гостинице, я познакомилась с женщиной, которая вместе с жившими в деревне братьями собиралась переехать в Маньчжурию. Я уговорила ее взять меня с собой. Так я оказалась на материке.
Вопреки тому, что говорили тогда в Японии, Маньчжурия оказалась далеко не раем. Земли там в самом деле очень много, но зимой по ночам температура опускалась до минус сорока.
Сначала я работала в поле, но скоро переехала в Бэйань, есть такой город. Женщине в одиночку выжить там очень трудно. Чего только мне не пришлось пережить! Писать об этом подробно не буду, скажу лишь, что мама была права, когда отказалась в молодости переселяться в Маньчжурию. Думаю, все мои страдания на той земле были Божьей карой за то, что я совершила.
* * *
После войны я вернулась в Японию, долго жила на Кюсю. Шли годы, а дело об убийствах в семье Умэдзава продолжало интересовать многих. Я прочитала где-то, что маме по наследству перешла крупная сумма, и очень обрадовалась, потому что она получила возможность перебраться наконец в Киото и открыть магазин, о котором так мечтала.
Я думала, что мама исполнила свою мечту, и в 1963 году, не утерпев, приехала в Сагано, где надеялась ее увидеть. За два дня обошла и объехала все окрестности, но ни мамы, ни магазинчика так и не нашла. Оттуда я отправилась в Токио.
Столица изменилась до неузнаваемости. Улицы заполнили автомобили, по городу проложили скоростные автомагистрали; повсюду бросались в глаза баннеры, возвещающие о приближении Олимпийских игр.
В первую очередь я поехала в Мэгуро, чтобы издали взглянуть на место, где жили Умэдзава. За оградой между деревьями возвышался новый красивый дом на несколько квартир. Оттуда я направилась в Комадзава, посмотреть, что стало с моим лесом. Как я слышала, там устроили поле для гольфа. Цела ли низинка, ручей, место, где я спрятала ящик, которым убила отца?
