– Вам помочь, мэм?
– Я навещаю племянника, – объяснила она.
– В этот час, мэм?
– Только что добралась до города на машине… ужасные проволочки. Он сказал, что ляжет поздно. Я нарушаю какое-то правило? Время посещений закончилось?
– Мы тут особо строго правил не придерживаемся, по крайней мере в уик-энд. Как его зовут, мэм?
– Гордон Камминз.
– О! – отозвался дежурный с улыбкой. – Граф!
«О, господи!» – подумала она, а вслух сказала:
– Извините?
– Да ничего, мэм – просто прозвище, которое парни дали вашему племяннику… Я не уверен, что курсант Камминз дома, мэм. Почти никого сейчас здесь нет, знаете ли. Вечер пятницы. Вы зашли в пустой дом.
– Я говорила с ним по телефону. Думаю, он меня ждет.
– Номер комнаты знаете, мэм?
– Конечно. 405.
– Тогда идите наверх, мэм.
Дежурные вернулись к картам – кажется, это была та самая новомодная игра «джин рамми», а она поехала на лифте на четвертый этаж.
Квартиры располагались одна против другой вдоль центрального коридора, на манер гостиницы. Из-за кирпичных стен и кафельного пола создавалась та же атмосфера больницы или чего-то подобного, что казалось вполне подходящим для здания, реквизированного под казарму, но наверняка угнетало бывших обитателей.
Дежурные оказались правы: в коридоре было пусто. Незаметно было субботних вечеринок или карточных игр, за дверями не орало радио. Военнослужащие явно десантировались на Пикадилли.
Она надеялась, что ей не придется возвращаться в вестибюль и просить, чтобы кто-то из дежурных отпер ей дверь, и ее надежды сбылись: когда на стук никто не ответил, она взялась за ручку и обнаружила дверь незапертой. Что и неудивительно: все-таки это была казарма, хоть и высокого уровня.
Скучно-современная квартира представляла собой гостиную, за которой располагались кухня и две маленькие спальни. Дверь одной открывалась на кухню, вторая выходила в гостиную, при которой оказалась и ванная. В гостиной почти вплотную стояли четыре койки, а в тесных спальнях было по одной. Обитатели гостиной явно были вынуждены держать свои вещи в казенных сундучках, а вот в крошечных спальнях (скорее даже чуланах) обнаружились конторки: видимо, раньше здесь сдавали меблированные квартиры.
Спальня при кухне, откуда легко было попасть на пожарную лестницу, принадлежала Камминзу (по крайней мере, так решила Агата). В основании для такого вывода опять-таки заключалась ирония: на конторке лежали две стопки дешевых изданий ее романов.
По крайней мере, хоть это оказалось правдой: Гордон действительно был ее поклонником.
Ей даже не пришлось открывать ящики конторки, чтобы найти то, что она искала: около одной из книжных стопок, рядом с множеством корешков с ее именем, лежали явные сувениры убийств: дешевый гребешок с выломанными зубцами, авторучка, женские часики.
Хотя для подтверждения этого понадобятся измерения и методы судебной экспертизы, глаза Агаты говорили ей, что эти предметы соответствуют пятнам, обнаруженным ею в пыли на месте убийства в квартире Жуаннэ.
Наклоняясь ближе и щурясь, она подумала, что в часах есть нечто странное: на их задней стороне что-то было…
Она подняла дешевые часы, перевернула их и увидела странно обрезанный кусок пластыря, наклеенного там для удобства владелицы. Форма обрезка соответствовала кусочку, которого не хватало в рулоне пластыря, найденном Гриноу в ящике запыленного туалетного столика квартиры Жуаннэ.
И, наконец, недорогой посеребренный портсигар с инициалами «Н.У.», по-видимому, указывал на призрак актрисы Ниты Уорд. Этот убийца оказался хомяком – не самое лучшее свойство при его интересах.
– Какой приятный сюрприз…
Вздрогнув, она повернулась и увидела хозяина – или, вернее, владельца – этих дьявольских сувениров: юношески красивого курсанта Гордона Камминза. Он стоял с пилоткой в руке, с перекошенной улыбкой, а зеленовато-голубые глаза смотрели на нее, не мигая.
И внезапно она, наконец, узнала его: Стрелок!
Улыбающийся голубоглазый Стрелок ее детских кошмаров, который возвратился, чтобы преследовать… и, возможно, предостерегать… ее в эти последние ночи.
До чего же он похож на Арчи!
– Ох, простите меня, пожалуйста, – сказала Агата, поворачиваясь спиной к конторке и широко улыбаясь хозяину комнаты. – Я ехала домой из больницы, мне совершенно не спалось, и я подумала: не заехать ли и не оставить вам здесь вот это в качестве сюрприза…
Она показала экземпляр «Зла под солнцем», после чего положила на конторку у себя за спиной.
– Боюсь, что я еще ее не подписала, но мне хотелось поблагодарить вас по-настоящему. Я думала, что вы проведете ночь с миссис Камминз.
Курсант закрыл дверь. Он остался рядом с дверью, но спальня была настолько маленькая и тесная, что они все равно оказались довольно близко друг к другу.
– Я подумала, – добавила она, – что вы вернетесь, найдете книгу у себя и будете… приятно удивлены. Но вы ведь уже сказали, что это приятный сюрприз, да? И я надеюсь, что это правда.
Он ничего не ответил, по-прежнему молча крутя в руках пилотку.
– Ну… наверное, мне надо уходить, – сказала она. – Боюсь, я была неправа… Вторглась вот так в вашу спальню.
– Нет, – отозвался он, наконец, – я рад вас видеть… Вечер закончился рано. Все слишком тревожились из-за вас… из-за взрыва в театре… чтобы продолжать веселиться.
– А!
– Джанет была расстроена и предложила мне вернуться в казарму. Неподходящая ночь, чтобы праздновать, правда?… Вы меня подозреваете?
Прямота, с которой был задан вопрос, подействовала на нее как удар тока, но она постаралась не показать этого, быстро проговорив:
– Нет. Но, боюсь, полиция подозревает.
Он присел на край кровати, стоявшей вдоль стены против конторки. Его немигающие глаза смотрели в никуда.
– Но я не виноват. Надеюсь, вы мне верите.
– Ах, Гордон, конечно! Вы ведь все-таки мой спаситель. Мой рыцарь.
Он встретился с ней взглядом, и его улыбка стала какой-то сморщенной:
– Если его поймают… этого Потрошителя… он ведь не станет таким же знаменитым, как тот, первый, да?
– Боюсь, я не понимаю…
– Ну, тот первый Джек… Его так и не поймали. Он оказался слишком хитрым – так можно подумать. Но против него не действовали сэр Бернард Спилсбери и эти современные следователи, так ведь? Отпечатки пальцев и все такое.
– Да, это так. Тогда все было очень примитивно.
– А если бы новый Джек убил знаменитость, все было бы иначе.
– Боюсь… боюсь, я вас не понимаю, Гордон.
