Аппарат чувствовал мои самые еле уловимые желания и движения. Стоило мне немного изменить угол зрения и послать себя в заранее выбранное место, как я оказывался там. Я научился управлять и скоростью движения. Что меня поразило сильнее всего, так это возможность почти моментального перемещения в пространстве. Это обескураживало и просто ставило в тупик, ибо не поддавалось логическому объяснению.
Немного освоившись, я выбрал одну из наиболее приметных и ярких относительно Земли звездочек. Предварительно отметив угол, я выстрелил в этом направлении с наиболее желаемой, как мне показалось, скоростью и после ослепительной вспышки оказался около огромного светила. Оно сразу же заполнило своим необъятным диском все пространство обзора, так что пришлось отлететь на некоторое расстояние назад, с которого вид был не столь пугающе грандиозен. Тут я чуть не столкнулся с такой же огромной планетой, проплывавшей подо мной и освещаемой с одной стороны светилом.
Я попытался сориентироваться, но к великому ужасу понял, что понятия не имею, где Земля. Стал в панике метаться около нового солнца, однако ничего не добился: космос вокруг меня горел мириадами звезд и скоплений, но картина пространства была мне незнакома, и я не смог даже определить, где находится Млечный Путь.
Остановившись и успокоив дыхание, я закрыл глаза и интуитивно представил Землю, изо всех сил послал себя к ней… Сильнейшая вспышка света. Слегка кольнуло в груди. Перед моим открывшимся взором вновь предстала во весь экран столь желанная и милая сердцу родная планета….
Я не знал, сколько прошло времени. Только понял, что сильно устал, и незаметно для себя провалился в глубокий сон.
Глава 9
Сколько я проспал — неизвестно. Пробуждение вернуло меня в действительность, давящую на душу тяжелым бременем.
Передо мной плыли облака, напоминавшие мелкие рябые волны на поверхности сказочно-белого с синевой океана. Облачность над Землей была столь необычна, что я не сразу понял, что это такое. Я спускался в нее, увеличивая скорость, и вот уже подо мной кое-где сквозь туманную дымку стали проглядывать очертания какого-то материка. Какого именно, я определить не смог; это только на глобусе или на карте все понятно и подписано. Снова набрав высоту, я выискал место без облаков и только тогда определил, что нахожусь где-то над Южной Африкой. Теперь я стал спускаться, ускоряясь, на север. Через некоторое время показалась водная гладь — это навстречу мне летело Средиземное море.
Я искал полуостров, вдающийся в море и напоминавший сапог — это был наиболее узнаваемый ориентир, по которому я мог найти затем Югославию. Получалось, что подсознательно я ищу то место, где последний раз был на Земле.
Я не сразу узнал Апеннины: только пролетев почти половину полуострова, я сообразил, куда надо двигаться. Вимана неслась вдоль прибрежной полосы. Бухту около Котора я нашел только со второго захода. Вот он, городок, в котором наша группа останавливалась до страшного происшествия. Было это, как мне сейчас казалось, давным-давно, как бы в нереальной прошлой жизни. Хотя, пожалуй, нереальным надо признать мое нынешнее положение.
Я летел на высоте, с которой отчетливо видны были автомобили и даже идущие по улицам люди. Вот дом Хозеча, во дворе и рядом никого нет, хотя ничто не изменилось с тех пор, как я был здесь… Я полетел вдоль дороги. Машины стали останавливаться или съезжать на обочины, а люди выбегать из них и показывать рукой на небо. Я не сразу понял, что они показывают на меня, на мой аппарат, который их здорово удивил. Набрав высоту, я вышел за пределы атмосферы. Мне нужно было придти в себя.
Каким образом можно передвигаться с такой немыслимой скоростью вопреки всем известным законам? Это просто невозможно! Я знал, что при движении со скоростью света или околосветовой расстояние, пространство перестает быть характеристикой движения. Теория Эйнштейна построена на двух принципах. Первый заключается в том, что законы природы абсолютно одинаковы для систем отсчета, движущихся равномерно относительно друг друга. Второй состоит в том, что скорость света остается одной и той же в различных системах отсчета, движущихся равномерно относительно друг друга. Она неизменна и не зависит от того, с какой скоростью мы движемся, измеряя ее, приближаясь ли к источнику света или удаляясь от него. Скорость света постоянна и не зависит от скорости нашей системы координат. Это, конечно, полный абсурд с позиций логики, но это так. Если конечно дедушка Эйнштейн чего-то не напутал.
Я задавался вопросом, почему двигаясь со столь невиданной скоростью к далекой звезде и обратно к Земле, я остался как бы в земном времени? Ведь по логике должно было пройти, может быть, тысячелетие. А тут, похоже, время ничуть не изменилось. И потом — как можно ускоряться, почти мгновенно и не быть раздавленным в лепешку по всем физическим законам?
Неожиданно я вспомнил Анну, наших ребят из группы. На душе вдруг заныло и стало нестерпимо больно от неизвестности…
Мы часто обсуждали с нашим шефом способность НЛО резко и почти мгновенно менять направление движения, молниеносно ускоряться. Ведь совершенно ясно, что биологический, живой организм не может вынести таких перегрузок, во всяком случае, человеку это не под силу.
Хотя если теоретически предположить, что сила при ускорении будет действовать на каждую частичку тела, то есть если источник ускорения будет в каждой микроскопической частичке живого организма… Но это, же нереально и ничего не объясняет.
Как соотнести закон гравитации и время? Во время моего полета ни время, ни гравитация не действовали на меня. Эйнштейн признавал, что гравитация влияет на поток времени, он называл это гравитационным растяжением времени. Я вспомнил слова «наставников» о том, что мне дается возможность распоряжаться пространством, но не временем… Мои рассуждения опять сбились. Напоследок только меня осенила мысль, что так передвигаться, возможно, только в измененном теле.
— Наставник, — я впервые попробовал обратиться к моим неведомым учителям, — я хочу знать, как работает ваша Вимана.
В аппарате никого не было, но, тем не менее, я был уверен, что буду услышан. И голос зазвучал:
— Весь космос, все мироздание устроено по принципу многоуровневой системы. Законы одной системы изменяются при переходе в более высокую систему. Вы называете это системой измерений, хотя в действительности измерить неизмеримое невозможно. Такое объяснение очень условно. Ваша классическая физика предполагает, что есть некий единый, общий для всех материальный мир. Квантовая теория уже более приближает к нашим понятиям и говорит о том, что могут существовать другие миры из тварных энергий различной плотности. Но есть более полная теория, которую вам, людям, понять пока невозможно. Это не означает, что невозможно вообще. Попробуй представить скорость света не как функцию движения в пространстве, а как колебание, энергию, проистекающую из другого измерения. Ведь закон относительности можно понять, если движение света от точки к точке в одном пространстве представить себе как действие колебания или энергии из другого пространства сразу на обе эти точки, разделенные сколь угодно большим или малым расстоянием. Тогда действительно, не важно, движешься ли ты к источнику света или от него, — скорость твоего восприятия будет не зависима от расстояния. Все устройство мироздания состоит из колебаний частиц. Сами частицы тоже состоят из более мелких частиц с другими правилами построения, которые могут настолько кардинально отличаться от первых, что по логике должны быть взаимно исключаемы. И так далее. Различным измерениям соответствует своя частота колебаний, — этот тезис тебе может быть наиболее ясен. У вас, людей, есть теория квантового устройства вселенной. Вспомним волны де Бройля, идею о «дуализме волны-частицы». Тот, кто знаком с квантовой физикой, может знать, что поля и частицы — это не разные объекты, а разные способы описания одного и того же объекта. Для микромира давно решен вопрос и о том, что мы будем наблюдать в эксперименте — волну или частицу. Решение это очень поучительное. Оказывается, все зависит от наблюдателя. Если он захочет увидеть исследуемый объект в виде частицы, то возьмет нужный измерительный прибор — и увидит ее вполне твердой «на ощупь». А пожелает увидеть распределенным в пространстве, как волну, то возьмет другой прибор, — и вся твердость куда-то исчезнет (частица, как говорят, проходит в эксперименте через две щели одновременно, и там, и там). Прибор играет роль своеобразного фильтра восприятия, отбирая и показывая нам лишь один из возможных способов описания материи. Как говорил Луи де Бройль, «этот прибор как раз и извлекает из состояния, которое существовало до измерения, одну из содержащихся в нем возможностей»
[4].
