Разбудил меня тот самый офицер, который производил арест.
— Подъём, солдат! — сказал он, склонившись надо мной. — Выходи на погрузку.
Я подумал, что меня решили заставить участвовать в сборке лагеря. Но, когда я вышел из модуля, оказалось, что лагерь уже собран и подразделения грузятся в транспортники, стоящие вокруг. Собственно модуль, в котором содержали меня, оставался единственным несобранным сооружением.
— Следуй за мной, — приказал офицер.
Я пошёл за ним. Он привёл меня к штабному транспортнику, в котором предстояло возвращаться на Землю старшим офицерам полка.
— Заходи, — скомандовал офицер. — Полетишь на этом транспорте под моим присмотром.
Что ж. Под присмотром, так под присмотром. Я взошёл по трап-рампе.
— Сюда, — указал мне рукой направление офицер.
Войдя в указанное помещение, я присвистнул. Небольшая каюта с откидной кроватью у стены. Маленький письменный столик и шкаф для документов. Для военного транспорта это было невиданной роскошью. Впрочем, мне на ней всё равно не лежать. До посадки на земле снимать скафандры запрещалось.
— Каюта командира полка, — сказал офицер видя, что я застыл у переборки и подтолкнул меня в спину. — Садись на пол.
Ну, конечно. Не на кровать же залазить в скафандре. Не выдержит.
— Повезло. Полетим с комфортом. Всё равно полковник со старшими офицерами в кают-кампании окончание учений отмечает.
Сказав это, офицер принялся снимать скафандр. Что было диким нарушением инструкции. Освободившись от металлической махины, он оставил её стоять в углу комнаты, а сам улёгся на кровать. Я его не знал. Это был какой-то штабной. Видя его действия, я решил последовать его примеру. Но стоило мне только открыть забрало шлема, как он тут же прикрикнул на меня:
— Ты что, инструкции не знаешь? Забрало открывать только после взлёта.
Я молча захлопнул забрало обратно. Так мы и взлетели, я в скафандре, сидя на полу в углу каюты, и он, лежа на кровати. Он даже уснул, причём ещё до старта.
Перед самым приземлением коммуникатор на руке офицера запищал. Сработал будильник. Офицер поднялся, надел скафандр и вышел из каюты. Прилетели.
Выгружались штабные как и все, в скафандрах. Только я знал, что они позволяют себе расслабиться в полёте, сняв с себя эту железяку. Офицеры подразделений, как и солдаты, летали в скафандрах.
Сразу после приземления меня доставили на гауптвахту и закрыли в камеру. Полк ещё только начал выгружаться, а я уже любовался декором своей камеры. Наряд в столовую должны были отправить только завтра, до этого личный состав должен был питаться остатками сухого пайка, выданного на последние сутки. Дать мне взять с собой мой сухой паёк никто не озаботился, поэтому ночевать мне предстояло голодным.
На следующий день после завтрака меня отконвоировали в штаб. Я снова оказался в кабинете командира полка. За столом на месте командира сидел тот самый генерал, который приезжал разбираться с делом «неизвестного солдата». Сам полковник и комиссар военной полиции сидели по бокам. Я вошёл в кабинет и замер по стойке «смирно» перед сидящим начальством.
— Этот? — спросил генерал, глянув на полковника.
— Так точно, — ответил тот. — Рядовой Москалёв. Регулярный нарушитель дисциплинарных проступков. Я его в обоз воткнул, чтобы почувствовал, как раки зимуют.
Полковник был как всегда в своём репертуаре. Постороннему человеку без переводчика понять его было невозможно. Комиссар, тем временем, решил, что дело не стоит выеденного яйца и попросил слова, чтобы закончить его побыстрее:
— Извините. Разрешите мне задать один вопрос этому солдату?
Генерал молча кивнул.
— Рядовой Москалёв, назовите фамилию офицера, который разрешил вам отстранить командира взвода от командования, и взять командование на себя.
Странный вопрос. Никто, конечно, мне не разрешал. Да я и не спрашивал ни у кого разрешения. И что тогда отвечать? Если я скажу, что никто не разрешал, меня тут же обвинят в превышении полномочий или того хуже, в бунте. Но я же всё сделал правильно! Как же так? Стоп! А почему «правильно»? Потому, что в случае невозможности для командира исполнять свои обязанности, его обязанности принимает на себя один из его подчинённых. Так написано в боевом уставе. Прапорщик напился до скотского состояния и выполнять свои обязанности не мог. Я доложил об этом командиру полка. Тот никаких распоряжений не дал, никого командовать взводом не назначил. Вот я и вступил в командование. Следовательно, никакого разрешения мне не требовалось. Я выполнял требования устава. Которое к тому же, не имел права не выполнить. Так какого же чёрта меня сутки продержали голодом под арестом и теперь устраивают этот допрос?
— Я так и думал, — сказал комиссар, видя моё молчание. — Вы сделали это вопреки воле командования, которое вам этого не приказывало. Следовательно, совершили должностное преступление. И будете нести за это ответственность.
— Я принял командование взводом в соответствии с требованиями боевого устава. Не выполнить эти требования я не имел права.
В кабинете повисла секундная пауза, в течение которой комиссар и полковник удивлённо глядели на меня. Они собирались свалить всю вину на меня, чтобы избежать наказания за то, что допустили пьянство в полку, да ещё во время «боя». Нет, господа офицеры, крайним меня сделать не удастся.
— Я вас не об этом спросил, — попытался выкрутиться комиссар. — Назовите фамилию офицера…
— Я принял командование взводом в соответствии с требованиями боевого устава. Не выполнить эти требования я не имел права, — повторил я, перебив комиссара.
Комиссар от такой наглости подавился собственными словами. Зато вскричал полковник:
— Как вы смеете перебивать офицера! Вы что, не знаете, что соблюдение субординации является не чем попало, а тем, что вы должны постоянно иметь в виду?
Не обращая внимания на его вопли, я спокойно повторил в третий раз:
— Я принял командование взводом в соответствии с требованиями боевого устава. Не выполнить эти требования я не имел права.
И чтобы прекратить вопли полковника, добавил:
— Если командование полка требует, чтобы я не выполнял это требование боевого устава, то я требую дать мне на это письменный приказ.
Теперь пришла пора удивляться командиру полка. Комиссар же теперь смотрел на меня не мигая, слегка сощурив глаза.
— Умный что ли? — спросил он у меня.
— Стараюсь, господин комиссар, — ответил я.
Глаза комиссара превратились в две щёлки. Он напряжённо о чём-то думал. Генерал решил, что дал комиссару достаточно времени, чтобы тот спросил у меня всё, что хотел и снова вступил в разговор:
— Лично я считаю, что этого вашего Москалёва надо подвергнуть такому наказанию, после которого каждый солдат поймёт, что военная служба, это не такое развлечение, какое они хотят, а такое, какое прикажет командование.
