«А как же Гедда, Софи, Паркинсон и малыши, которые возятся с опостылевшими игрушками в самой надежной на свете тюрьме? Почему славная девчушка Ирочка может собирать чернику в сосновом лесу, а те, другие, обречены слушать пьяные голоса, видеть голые стены и вечные синие огни вместо солнца? В чем они виноваты?»
Он стиснул зубы.
«Выдать Базу? Но что будут делать здесь Софи и Паркинсон? Тоже окажутся лишними? А как же другие, захваченные землянами? Действительно ли они живы и здоровы, и не знают забот? Надо поговорить с Малюткой. Обязательно поговорить с Малюткой!»
О Малютке Роберт расспрашивал в первые же дни своего появления на Земле, и Либетрау заверил, что с Юджином все в порядке.
Он встал и пошел по желтой дорожке на поиски станции «апельсинов». Во всем мире он знал только одно место, где могли помочь связаться с Малюткой. Так что нужно было возвращаться в интернат.
Оранжевые шары «апельсинов» лежали на невысоких платформах за ровной чертой подстриженного кустарника, на фоне гладкого белого бока здания-гиганта. Люди поднимались на платформы, и «апельсины» мгновенно уносились в бледную синеву. На их место с неба тотчас шлепались другие, и все это было похоже на ловкие действия невидимого жонглера, быстро играющего оранжевыми шарами.
И тут произошла еще одна неожиданная короткая встреча. Роберт направлялся к длинным белым панелям станции, усеянным кнопками вызова, когда увидел знакомую девчонку, взбежавшую на платформу. Прежде чем забраться в оранжевый шарик, она обернулась — и Роберт чуть не закричал. Это была Вирджиния Грэхем. Он резко остановился, так что кто-то налетел на него сзади.
Прозрачная дверца закрылась, и «апельсин» умчался вверх, словно воздушный шар, подгоняемый ветром.
Роберт, конечно, прекрасно понимал, что это не Вирджиния, потому что тем, кто летел в космическом холоде, лежа в стальных гробах, не было пути на теплую Землю. Он прекрасно понимал, что расстояние просто слегка исказило черты и тем не менее сразу поверил, что это все-таки Вирджиния беззаботно взбежала на платформу и улетела в земное небо.
Он, как потерянный, медленно шел к платформам, и пестрая толпа обтекала его. Он шел, все глубже погружаясь в голоса, плеск фонтанов и шелест листвы.
«Апельсин» был готов исполнить его команду.
— Интернат Сосновый Бор.
И ушел в глубину большой город, и поплыл к востоку, навстречу солнцу, медленно раскрывая и закрывая светлые лабиринты парков, улиц и площадей.
4
— Так что ты хочешь сказать, Роберт?
Наставница Анна подошла к нему, мягко нажала рукой на плечо, и Роберт послушно опустился в кресло. Наставница отошла к окну, обхватила себя руками за плечи, словно ей было холодно.
Роберт прилетел уже давно, но пошел к коттеджу не напрямик, а дальней дорогой, через сосняк. Интернат как будто вымер: кто ушел в лес, кто на речку, кто улетел на экскурсию, но Роберт все-таки не решился идти открыто, потому что от бассейна доносились голоса. Он остановился в соснах у домиков наставников. Наставница Анна сидела у окна и медленно листала книгу. Сначала Роберт не поверил себе, но, приглядевшись, убедился, что не ошибся: глаза наставницы в самом деле были подозрительно влажными.
Наставница резко провела ладонью по щекам. Роберт осторожно попятился, но уйти не успел.
— Гриссом! Что ты там прячешься? Заходи.
Он вошел в домик, и наставница Анна встретила его за порогом. Ее серые глаза были сухими, и Роберт усомнился в только что увиденном.
— Так что ты хотел сказать? — повторила наставница.
— Вот… — Роберт неуверенно развел руками. — Вернулся…
— Вижу, что вернулся, — сказала наставница и еле заметно улыбнулась, но улыбка вышла печальной. — Понравилось в городе?
— Понравилось…
Роберту захотелось рассказать наставнице о своей одиссее, но, еще раз посмотрев в ее грустные глаза, он раздумал. И неожиданно для себя самого начал говорить о Гедде и Софи.
Он говорил долго. Он говорил о том, как хотел убить Гедду, и о том, что она не похожа на других, говорил, что она назвала Базу «Кунсткамерой» и мечтала увидеть своими глазами коммунистическое общество. Он говорил о Софи, о ее желании уничтожить Базу, потому что дальше будет все хуже и хуже, и и о том, как он предлагал ей воспользоваться ключом, который передала ему умершая мама, и еще о многом и многом…
Наставница Анна давно уже отошла от окна и стояла рядом, глядя на него широко открытыми глазами, а он говорил и говорил, размахивая руками, говорил почти бессвязно, перескакивая с одного на другое, говорил, то и дело оглядываясь на дверь, словно призрачный мир Базы, пронизанный унылыми синими огнями, находился рядом, у порога, поглотив сосновый лес, реку и солнечное небо.
Он вдруг заметил рядом с наставницей Анной наставника Генриха — и замолчал, как будто с разбегу наткнулся на препятствие.
— Ро-оберт! — нежно и тревожно сказала наставница Анна и подняла руку, словно собираясь погладить его по голове.
— Простите! — пробормотал Роберт. — Я тут наговорил… — и выбежал из домика.
Он забрел на футбольное поле, сел на пустую трибуну. В центре поля увлеченно возился с мячом какой-то первоклашка. Полосатые трусики сползали, но малыш раз за разом обыгрывал невидимого соперника, не обращая внимания ни на трусики, ни на Роберта, ни на солнце, неистовствующее в выгоревшем небе.
«Простите, наставница… Простите, что я полез со своими рассказами, когда у вас и так тяжело на душе… Я хотел отвлечь вас от ваших мыслей и поэтому заставил думать обо мне, о Гедде, Софи, о нашей забытой богом Базе… Я не знаю, что у вас стряслось, но поверьте, мы изо всех сил будем стараться смягчить вашу боль».
Близилось время обеда, и интернат постепенно оживал. Потянулись из леса младшие школьники, с воплями ворвались на поле пятиклассники. Они побросали у ворот полотенца, мокрые после лодочного «морского боя» на Волге, мигом расхватали мячи и устроили дикую игру, полурегби-полуфутбол, бесцеремонно вытеснив с поля малыша в полосатых трусиках.
Малыш отошел в сторонку, подбоченился и поставил ногу на мяч, презрительно посматривая на буйную орду, которая металась по траве без соблюдения каких-либо правил.
Проплыла над соснами цепочка «апельсинов» — это возвращались с экскурсии старшеклассники. Над интернатом зазвенели невидимые колокола, приглашая к обеду, и из коттеджей к умывальникам бросились малыши.
Роберт изучил свои исцарапанные ладони и тоже направился к умывальникам.
«Пусть только попробуют издеваться надо мной, — думал он, пиная на ходу сосновые шишки. — Пусть только попробуют!»
Неподалеку от умывальников сгрудилась малышня. Роберт заглянул через головы сидевших на корточках мальчишек и увидел в траве колючий клубок. Малышня тыкала в ежа ветками.
