…Катька Мухина сидела на пне, уткнув голову в руки, и ее узкая спина в белой майке чуть заметно вздрагивала. Роберт набрал побольше воздуха и тронул ее за плечо:
— Катя!..
Она всхлипнула, не поднимая головы.
— Ну, ругай же меня, Катя, бей!
Она повернула к нему изумленное курносое лицо, вытерла слезы.
— Ты что, ненормальный?
— Ругай меня, Катя! — с отчаянием повторил он и сел у ее ног на выгоревшую под солнцем траву.
Катька опять заплакала, уткнувшись носом в исцарапанные коленки.
— При чем… здесь… ты? Ду… рачина!
Катька плакала, и Роберт беспомощно смотрел на ржаное поле, речку и дубовую рощу на холмах, на спокойно голубеющее небо и не мог найти слова утешения, потому что никакие слова не в силах были помочь.
А потом он повернул голову и увидел, что сзади, за пнем, молчаливым полукругом стоит весь одиннадцатый класс.
…День просочился, окрасившись черной краской общей беды. Роберту казалось, что ребята то и дело отчужденно и даже, может быть, с ненавистью смотрят на него. Он старался не прислушиваться к разговорам, но ему казалось, что за спиной мрачным шепотом повторяют его имя.
Вечером, в кинозале, все они были потрясены кинофильмом о борьбе с врагами советской власти в первые годы Эры Октября.
Они вышли из зала, когда уже стемнело, молча сели в шезлонги у коттеджа. Разговор начался незаметно, с реплики, брошенной всегда задумчивым Альберто Торрено.
— Вот были тогда дела! — сказал Альберто.
— Что ж, нам теперь плакать о времени большевиков? — вызывающе спросила маленькая Рената.
— Конечно, времена были трудные и интересные, — вмешался Христо. — И даже, скорее, трудные, чем интересные. С точки зрения романтики. Интересными они нам кажутся сейчас, а тогда это была повседневность, и шли против кулацких обрезов не ради приключений, а ради победы.
— А кто спорит? — вскинулся Пашка. — Синьор Альберто хотел сказать, что раньше были дела, а теперь нет. Слишком все гладко, спокойно… — он запнулся и виновато посмотрел на тихую Катьку Мухину. Катька сидела очень прямо, смотрела перед собой, и было трудно понять, слушает ли она разговор или нет. — Ну не все, но настоящая-то борьба практически исчезла.
— Ты однобоко понимаешь слово «борьба», — возразила Инна Егорова. — И это на одиннадцатом году обучения. Борьба ведь не только противодействие классовому врагу. Это столкновение нового со старым в любой сфере человеческой деятельности.
— Истина для первоклашек, — заявил Анджей. — Конечно, тогда вершились грандиозные дела, но разве наши дела менее грандиозны? Разве люди того времени могли мечтать об укрощении землетрясений и управлении погодой? Разве мог кто-то тогда предложить план почти полной автоматизации производства? Мы ведь уже многое сделали, а сделаем еще больше!
— Ну, положим, не мы сделали, — вставил Пашка.
— Нет, именно мы. Не ты, не я, а все люди!
Инна поднялась, прижала руки к груди:
— Да не надо так много красивых слов! Ребята, девочки, мы ведь и так все это прекрасно понимаем. О чем же спор?
— А о том, что некоторые считают, что раньше было лучше, — сказала Рената. — В добрые старые времена. Каждое время интересно по-своему и надо не вздыхать о прошедших романтических веках, а пошире открыть глаза и посмотреть вокруг.
— А кто спорит? — спросил Альберто. — Для любого поколения найдется достаточно трудных и нужных дел.
Роберт никак но мог избавиться от ощущения, что весь этот спор (спор, в общем-то, ни о чем), затеяли только ради Катьки.
— Вот и родили истину! — подытожил Пашка.
Наставница Анна внезапно спросила:
— А ты как считаешь, Роберт?
Роберт растерянно посмотрел на нее. Он не ожидал вопроса.
«Что я им скажу? — думал он, опустив голову. — Что я им скажу, если борьба в моем понимании всегда была борьбой против коммунистов, и никакого другого значения это слово не имело?»
Он принял решение. И поднял голову.
— Мне всегда твердили, — глухо начал он, глядя на Катьку Мухину, все так же неподвижно сидевшую напротив, — всегда, с самого детства, что борьба против землян — главная цель нашей жизни. Так думали мы все. Так думают оставшиеся там.
Роберт помолчал, собираясь с мыслями. Вокруг было очень тихо, словно он стоял один в глубине ночного леса.
— Если человеку изо дня в день говорить, что небо черное, а не голубое, а трава красная, а не зеленая… и не давать возможности увидеть это самое небо и эту траву… Ведь он поверит, что так и есть на самом деле. А если постоянно внушают, что ты изгнанник… Что виноваты в этом земляне… Ведь тогда возненавидишь их… Все силы отдашь борьбе с ними!
Роберт говорил медленно, с трудом, и, не отрываясь, смотрел на Катьку. Она тоже смотрела на него. Не в пустоту перед собой, а на него. Губы ее подрагивали.
— В каждом землянине видишь врага, только врага! Врага, которому нужно перегрызть горло, чтобы хоть как-то отомстить за свои страдания… У меня была персональная каморка… Примерно такой же величины, как Эльзина конура. И еще у меня были длинные коридоры с синими огнями, и я мог бродить по ним сколько угодно. В коридорах иногда попадались очень интересные люди — полоумная Лиз, пьяный Арчи Антоневич, нудный проповедник О’Рэйли, который призывал объединиться для борьбы… И другие… Еще я мог пойти в бар. Это такое место, где весело проводили время… Напивались и устраивали небольшие потасовки или стреляли. Да, я твердо знал, что надо бороться. И так же твердо я знал, что борьба будет не на жизнь, а на смерть, потому что, если попадусь — пощады не будет. Допросы, пытки — и смерть…
— Ой! — воскликнул кто-то из девчонок.
— Да! Я не хотел попадаться живым, потому что… потому что боялся пыток… И только оказавшись здесь, я начал понимать, что с борьбой ничего не получится…
— Потому что ты не победишь? — звенящим голосом спросил Пашка.
— Нет, — мотнул головой Роберт. — Потому что она… бессмысленна… Но другие-то ненавидят вас, потому что знают: небо черное, а трава красная… Ненавидят, Катя…
Катька вздрогнула, но ничего не сказала.
— Но не все же ненавидят, Роберт… — тихо спросила наставница Анна. Даже не спросила, а произнесла утвердительно, потому что знала о Гедде.
— Не все, — кивнул он. — Встречаются нетипичные личности. Но это большая редкость.
— А дети? Там ведь тоже есть дети, — сказала наставница. — Так в чем же они виноваты? Почему они обречены на существование в каморках меньше Эльзиной конуры? Как ты допускаешь такое?
Роберт почувствовал на себе внимательные взгляды ребят, болезненно скривился и вздохнул. Ничего он им не ответит. Все-таки начали разворачивать ежа!
