Что там бормотало радио? А, через четверть часа все желающие смогут проводить в последний скорбный путь старика Питерса. Конечно же, не обойдется без надгробных воплей женщин, скупых слез мужчин, и у гроба усопшего будет стоять траурный караул. Наконец-то этот старец отходился по коридорам и обрел желанный покой. А приглашал, естественно, Джордж О’Рэйли, такая же старая развалина, все еще не переставший играть в организацию, а может быть, и на самом деле убежденный, что мы едины и способны дать бой землянам.
Земляне… А мы кто? Горстка изгнанников, бросивших вызов всему ненавистному миру, способных слабо кусаться — и только. Ничего, у нас еще подрастут зубы, и мы когда-нибудь с оружием в руках завоюем планету, так жестоко поступившую с нами. Настанет час! Только не сойти с ума, не спиться, не покончить с собой. Слишком много условий…
Роберт сел, сжал голову руками и закачался, совсем как Лиз.
Питерс… Да, он замучил нас своими разговорами о важности сплочения, он убеждал нас в необходимости учиться, дабы не переводились специалисты, способные устранить любую техническую неполадку в нашем «общем доме», как любит выражаться Джордж О’Рэйли, он буквально из кожи лез, стараясь прекратить непрерывную грызню…
И что же? Роберт был готов поспорить с кем угодно, что в Круглый зал придет не больше полутора десятка человек. Впрочем, кто знает, может быть, довольно редкое зрелище — других-то без всяких панихид просто запускали в стальных ящиках подальше от Базы, — довольно редкое зрелище привлечет и побольше любопытствующих. Он-то, конечно, пойдет — куда-то же нужно себя деть! Хотя… Скотина Жорж наверняка тоже придет туда, он падок до любых развлечений. И черт с ним, с Жоржем!
Роберт рывком поднялся и похлопал себя по груди. Кастет был на месте, в закрытом на молнию кармане комбинезона. Роберт ощутил его угловатую твердость и уверенно засмеялся. За себя он сумеет постоять! Главное, что он опять довольно прочно держится на ногах, а голова скоро будет как новенькая. Ну что ж, надо пойти отдать последний долг усопшему, упокой, господи, душу его!
Он выбрался из своего убежища, вышел в безлюдный и тихий, как всегда, центральный коридор и долго с наслаждением пил воду в ближайшей умывальной комнате. Потом сунул под кран голову и почувствовал себя почти совсем хорошо.
Он неторопливо шел, глядя под ноги, и размышлял, куда же угодила душа Питерса: в ад или в рай — и выходило, что, кроме рая, ей некуда было деться, потому что, насколько Роберт знал, Питерс не баловался наркотиками, не развратничал и даже не пил, а все больше ходил по каморкам со своими призывами, да еще писал историю Базы, или, как он однажды цветисто выразился, «повествование о робинзонах, выброшенных коммунистической бурей с родины отцов, а также об их славных потомках».
Вообще, Питерс питал пристрастие к красивым фразам, видно, оттого, что на Земле он был вроде проповедником или там священником, черт его знает! Из тех, что под сутаной прячут кольт и способны пустить его в ход, если потребуется. Во время той заварухи в Штатах, в которой участвовал и предок наркомана Леннокса, кольт Питерса без работы не оставался. Как рассказывал всезнайка Паркинсон, старикашка Питерс ухлопал тогда чуть ли не больше народу, чем фашисты во время Второй мировой, затем долго скрывался под чужим именем где-то в Латинской Америке, подбирал головорезов. Потом, когда след его все же нащупали, он со своими бесстрашными ребятами совершил налет на международный космопорт где-то на экваторе — название его Роберт забыл, а может, Паркинсон и не говорил, да и не в этом дело. Главное, им удалось, забросав охрану гранатами, угнать патрульный корабль и благополучно добраться до Пояса. Сначала Питерс расположился на Базе-8, но через несколько лет ее обнаружили, запеленговав радиостанцию. Питерсу опять повезло: он удрал буквально из-под носа землян и долго мотал их по Поясу, стараясь сбросить с хвоста. Это ему в конце концов удалось и он стал одним из первых поселенцев Базы. Пионером, одним словом. Знал, видно, на Земле кое-кто об этих военных базах, потому что потянулись туда изгнанники из разных стран свободного мира. Да, были где-то в Поясе и другие базы, и там тоже жили люди, но о них почти никогда не вспоминали. Своих забот хватало.
Питерс как-то начал приставать и к нему, Роберту, со своей нуднотиной насчет единства и прочего, но Роберт сразу ответил, что не вчера родился и не надо учить его уму-разуму.
Действительно, то, что их просто выперли с Земли, лишив законных прав, ясно и малому ребенку. Что коммунисты установили свою тиранию и топят в крови любые оппозиционные выступления — тоже истина, не требующая специального растолкования. Что миллионы людей лишились нажитых честным трудом капиталов и собственности и превратились в угнетенных животных, обязанных работать день и ночь только для того, чтобы не умереть от голода — тоже понятно. И не надо красивых речей, не надо доказывать необходимость давным-давно доказанного: их священный долг, если тоже говорить красиво, их цель — неустанная борьба против коммунизма, захлестнувшего всю планету, борьба тяжелая, но отнюдь не безнадежная, потому что мировой коммунизм еще слаб. Не так-то просто поставить на колени весь мир, не так-то просто покорить свободолюбивую Америку! Ты же сам говорил, Питерс, о мощных восстаниях в Западной Европе и Северной Америке. Ты получал от единомышленников с Земли шифрованные радиограммы и твердил, что главное — подождать еще немного.
Что же касается единства, Питерс, то дайте время — мы подрастем и вступим в борьбу. Мы не можем надеяться на вас, отцов и дедов, потому что вы слишком многое пережили и слишком многие из вас стараются утопить свое прошлое в наркотиках и алкоголе. Мы будем сильнее. Правда, нас мало, но мы сильны своей молодостью и ненавистью, а ненависть совсем неплохое оружие. И мы продолжим борьбу!
«Недурная бы вышла надгробная речь», — подумал Роберт, ногой распахивая дверь Круглого зала.
Дверь грохнула о стену и, под этот аккомпанемент Роберт вошел в зал.
Круглый зал на самом деле был овальным. Его пол и стены покрывал одинаковый нежно-голубой пластик, а высокий куполообразный потолок был разрисован косматыми звездами и ракетами. Метрах в двадцати от Роберта, у противоположной стены, на одной линии с дверью, возвышалась массивная кафедра, отделанная под красное дерево. По обеим сторонам, у стен, широким полукругом расположились низкие голубые кресла. Раньше они стояли в несколько рядов и к их спинкам были приделаны откидные полочки для записей — ведь, по проекту, этот зал предназначался для совещаний высшего командного состава Базы. Но позднее большую часть кресел растащили по барам, потому что на Базе, за исключением полковника Стейна, не было никакого высшего командного состава, и все ее обитатели, считая и детей, могли разместиться в единственном оставшемся ряду.
Возле кафедры, на низком темно-коричневом столе, лежал Питерс со сложенными на груди руками — высохшая длинная кукла с острым носом и впалыми желтыми щеками. Кукла была выряжена в просторный черный костюм и черные ботинки. Голова куклы покоилась на маленькой грязноватой подушке. В стороне от стола, закрыв глаза, сидел Джордж О’Рэйли, который отличался по виду от покойника разве что обычным серым комбинезоном. Он вздрогнул от стука двери и открыл слезящиеся глаза. Роберт двинулся через зал.
