— Даже не думай о побеге! — гневно воскликнул чародей, прижав пленника невидимым прессом. — Мне велено содержать тебя в целости и сохранности, пока за тобой не приедут.
— А… — хотел было спросить Майк, но Валомар тут же перебил его:
— Никаких вопросов! Оботри лицо, оно истекает кровью, — промолвил хозяин, швырнув пленнику полотенце, после чего, почесывая затылок, покинул подвал и громко захлопнул за собой дверь.
Майк вновь остался один. Большую часть времени до ужина — а именно тогда подвальную комнату снова посетил Валомар, — пленник потратил на повторный осмотр помещения. Майк с надеждой пытался выяснить, нет ли какой-нибудь возможности выбраться отсюда. Тщательно ощупав все стены, углы и единственную дверь, пленник пришел к выводу, что покинуть подвал, используя собственные силы, практически невозможно. Нельзя это было сделать и при помощи магии: еще в тот момент, когда перед Майком только открылась эта дверь, он не мог не почувствовать мощный магический барьер внутри, который, как он помнил из уроков магии, блокирует все заклинания, исходящие от мага более низкого уровня, чем тот, кто этот барьер установил. Поэтому и здесь Майк, увы, бессилен. Осознав всю безнадежность своих попыток обрести свободу, пленник опустился на солому и забылся в раздумьях.
Пред ним рисовался образ Валомара. Почему он живет здесь, в лесной глуши, вдали от людских поселений? Каким он был много лет назад, что пережил на своем веку? Этот человек по меньшей мере странен. Без сомнения, одинокая жизнь в лесных дебрях сильно изменила Валомара, но в его каменном взгляде Майк порой улавливал угасающий огонек жизни. Пленнику почему-то не хотелось верить в то, что эти тоскливые глаза хозяина были такими всегда. Ведь отшельниками не рождаются, ими становятся, и неспроста. Так что же могло так круто изменить жизнь Валомара?..
Настал вечер. Солнце скрылось, а узорные паутины на крошечном окне засияли лунным серебром. В подвале похолодало и потемнело, но глаза пленника, привыкшие к темноте неуютной комнаты, уже могли различать сумрачные очертания неровных стен.
Настал момент, когда подвальная дверь снова отворилась. На пороге показалась знакомая фигура хозяина дома. В одной руке Валомар держал горящую свечу, в другой — поднос с едой для пленника. К своему глубокому удивлению, Майк, целый день не принимавший пищи, только лишь сейчас почувствовал невыносимый голод. Вероятно, размышления заглушали в нем все чувства. Валомар медленно спустился по ступенькам и поставил поднос на землю перед пленником, а тот в упор смотрел на вошедшего. Отшельник не проронил ни слова, и взгляд его не пересекался со взглядом Майка, но последний чувствовал энергию в его теле, магию, которая готова к возможному побегу пленника. Однако Майк давно понял, что обречен, и уже не помышлял об этом.
Валомар молча повернулся и собирался было уйти, но пленник неожиданно спросил вялым и слегка хриплым голосом:
— Почему вы живете один в лесной глуши?
Отшельник остановился. Майк ожидал от него сурового ответа, за которым последует хлопок дубовой двери, но этого не происходило. Валомар колеблется. Этот простой, но неожиданный вопрос, видимо, задел его в глубине души. Возможно, глаза отшельника сказали бы многое, но в этот момент он стоял спиной к Майку. Валомар повернулся лишь тогда, когда полностью успокоился. Дыхание его замедлилось, а взгляд стал прежним — каменным, но глубоким и тоскливым. Он не смотрел на пленника. На миг могло показаться, будто он и вовсе забыл о его присутствии. Он был задумчив. Бесшумно поставив горящую свечу на каменную ступень, Валомар сел рядом с ней, и в подвале воцарилась полнейшая тишина.
Майк не ожидал, что его вопрос приведет хозяина дома в такое состояние. Он почувствовал себя слегка виноватым, и потому молча сидел и наблюдал, не смея прерывать его глубоких раздумий. Живое любопытство играло в глазах пленника, он с нетерпением ждал первое слово, которое вырвется из уст Валомара, и наконец дождался. Глаза отшельника, казалось, собрали в себе всю грусть и тоску, какие только существуют в этом мире, и бледные его уста наполнили прохладный подвальный воздух грустной протяжной мелодией. Взгляд его крепко вцепился в квадратный кусочек вечернего неба, заглядывающего в крохотное окошко, и он запел… тихо, хрипло, но мелодично:
Среди темных лесов, среди топких болот,
Там, где родина тьмы непроглядной
Отблеск небо пронзил, созывая собой
Обитателей ночи прохладной.
Отблеск шел от костра, что горел в эту ночь
За рекой, в гуще моря лесного.
То пылала Понтилия, где в этот час
Не найти было места живого.
И скитались над городом в дымке густой
Обезумевших коршунов стаи.
Взмахи крыльев, казалось, все пуще собой
Поднимали взбешенное пламя.
И кричали там братья их — вороны — так,
Что вся живность в лесу содрогалась.
Пели песню ужасную птицы о том,
Что надежды уже не осталось.
Беспощадный огонь начал крыши лизать
И добрался до купола храма.
Лишь Вертима одна там осталась стоять,
Приняв облик горящего камня.
Кто ж Понтилию сжег? Кто позволил себе
Оборвать сотни жизней невинных?
Не иначе, как демоны, отпрыски зла,
Те злодеи сказаний старинных.
Отчего же тогда не нашлось никого,
Кто бы мог защитить невиновных?
Где же рыцари те, что сражались со злом
На страницах преданий народных?
Люди бились со злом изо всех своих сил
Но огонь был сильнее намного
Хаос смерти… он всех за собой поглотил
И забыта туда уж дорога…
Валомар кончил петь и притих, опустив свой взор на горящую свечу, а холодный ветер, ворвавшийся в подвал сквозь прозрачную пелену паутины, протянул последнюю тоскливую ноту. Пленник был крайне удивлен происходящим, но послушал пение хозяина с удовольствием и искренне посочувствовал тем, о ком поется в этой песне. Вместе с тем он заключил, что Валомар имел когда-то достаточно неплохой голос, который, к сожалению, не пощадили время и жизненные обстоятельства. Почему же отшельник вдруг запел? И была ли эта грустная песня ответом на заданный ему вопрос?
— Вы находились в Понтилии в момент пожара? — осторожно спросил Майк.
Над одиноким домом проплелась минута полнейшей тишины, прежде чем Валомар наконец промолвил:
— Хорошо народ умеет сочинять песни… красиво, правдоподобно, трогательно… Словно инстинкт какой-то им подсказывает, как все было на самом деле, наполняет стихи теми чувствами, какие бушевали над горящим городом… Вот только не правы они в одном. Одного они не знают… Были там рыцари, были. Да только Понтилию защитить они не смогли…
