Я понимал, что Редир готовится снова призвать огонь, но Рафан сейчас был опаснее. Он ясно видел Фериус, и ничто не могло помешать заклинанию пут. Я поднял руку, чтобы снова попробовать призвать магию — хоть какую-нибудь, — когда Фериус крикнула:
— Хватит уже этих фокусов, малыш!
Она была права. Моя магия не работала и ничем не могла ей помочь. Я попробовал метнуть металлическую карту, как делал это с бумажными. Но у нее был совсем другой вес и скользкая поверхность. Она выскочила из пальцев и воткнулась в землю у ног Рафана. Не имея больше ни карт, ни заклятий, я просто кинулся к нему.
Что-то обожгло мне плечо, и я запоздало понял, что почти вбежал прямо в сгусток огня, который сорвался с протянутой руки Редира. Воздух раскалился. Не обращая внимания, я мчался к Рафану. Обожженное плечо врезалось в его руки, ломая магический жест. Я взвыл от боли и споткнулся. Локоть Рафана угодил мне в висок, и в глазах все поплыло. По крайней мере это отвлекло от боли в плече.
Рухнув на землю, я услышал, как он начинает заклятие в третий раз. Я ударил его кулаком в голень, но Рафан даже не заметил. Перед глазами что-то блеснуло. Я сфокусировал взгляд и увидел стальную карту — четверку дубинок, — торчавшую из земли прямо перед моим носом. Я схватил ее и от души полоснул Рафана по рукам. Брызнула кровь, когда острый край карты прочертил по обеим ладоням. Рафан издал ужасающий крик, прозвучавший для моих ушей сладкой музыкой. Возможно, я не очень хороший человек.
— Малыш! — рявкнула Фериус. Я повернул голову и увидел Редира. Сразу три стальных карты врезались ему в грудь, но руки мага по-прежнему метали огненные шары. Фериус прихрамывала, ее куртка дымилась. Я перекатился к Редиру и со всей дури пнул его по ноге. Очередной шар взмыл в воздух, а Редир рухнул на колени рядом со мной. Следующее, что я увидел, — каблук Фериус, врезавшийся Редиру в подбородок. Он упал навзничь. Даже теперь, кривясь от боли, он попытался начать заклинание, но слова превратились в бульканье, когда Фериус ударила его башмаком по горлу.
Сейчас, когда я смотрел на нее снизу вверх, она напоминала мне разгневанную богиню. Шляпа слетела. Рыжие волосы развевались на ветру, словно языки пламени. В каждой руке она держала несколько карт, их заточенные края ярко блестели. На губах блуждала улыбка, но глаза были смертельно серьезными.
— И ты еще будешь рассказывать мне о магии, малыш? — спросила она. — Будешь рассказывать о силе? Хочешь, покажу, что такое настоящая сила?
— Если ты убьешь нас, будет война, — с вызовом сказал Рафан. Правда, сейчас, со своими пораненными ладонями, засунутыми под мышки, он выглядел не очень-то грозно.
Теннат на коленях полз к старшему брату.
Все еще держа ногу на шее Редира, Фериус шевельнула обоими запястьями, и карты устремились к Рафану и Теннату.
«Она же убьет их! — в ужасе подумал я. — Они ее недооценили. И я недооценил. Она…»
Я не сразу понял, что закрыл глаза — пока крик Тенната не заставил меня распахнуть их.
По пять стальных карт торчали в земле — в нескольких дюймах от каждого из братьев.
— Вот так, — сказала Фериус, убирая ногу с шеи Редира. Она повернулась и направилась к выходу с площади. — Вот это магия.
2
ВТОРОЕ ИСПЫТАНИЕ
Сила мага либо возрастает, либо слабеет. Она никогда не остается в неподвижности и никогда не определяет могущество джен-теп. Только те, кто способен найти новые источники силы, достойны получить имя мага. Те же, кто этого не может, бесполезны для нашего народа.
Глава 12
ОТВЕРЖЕННЫЙ
В детстве мы с Шеллой то и дело устраивали драки, а отец терпеливо ждал, когда кто-нибудь победит. Ну или когда мы оба выдохнемся. После этого он смотрел на нас по очереди и спрашивал:
— Ну что, инцидент исчерпан?
Один из нас — как правило, тот, кого мать усаживала, чтобы наложить компресс на подбитый глаз или синяк на щеке — бормотал:
— Да, наверное…
— Хорошо, — говорил отец и складывал вместе ладони так, словно развеивал заклинание. — Значит, мы снова друзья.
Чаще всего к этому времени мы слишком уставали, чтобы подвергать сомнению его логику. Но однажды я сообщил ему, что она кажется мне странной. Отец отвел меня в сторону и сказал:
— Ты сражался. Победитель и побежденный определены. Не знаю, из-за чего началась ссора, но вы разрешили конфликт.
— И я должен с ней дружить? Она…
— Она победила сегодня. В следующий раз, возможно, проиграет. В любом случае во вражде нет ничего хорошего. Как и в том, чтобы таить злобу. Джен-теп не держат камень за пазухой.
В те времена я мог с этим смириться. Каждую драку — с Шеллой или с кем-то другим — я считал сражением не на жизнь, а на смерть, даже если мы просто не поделили игрушку. Но Шелла соглашалась с отцом — и вела себя так, словно ничего не произошло.
— Да мы просто поиграли с Келленом, — объясняла она, когда Абидос спрашивал, почему у одного из нас рука висит на перевязи. Я не знал, что тут можно поделать; приходилось просто кивнуть, соглашаясь. Но при этом я полагал, что у Шеллы не все в порядке с головой — если она искренне верит, будто ничего особенного не случилось.
С этим убеждением я и прожил до того самого дня, когда мои приятели-посвященные попытались изувечить Фериус Перфекс и меня. И лишь теперь понял, что Шелла вела себя абсолютно нормально.
— Ты сегодня присоединишься к нам, Келлен? — спросил мастер Осья-фест.
Я поднял взгляд и посмотрел на учителя. Я сидел на скамье между двух колонн, а наставник стоял в нескольких футах поодаль. Другие посвященные, ожидавшие в Оазисе, делали вид, что меня вообще тут нет.
Вопрос Осья-феста был дурацким, разумеется. Он же видел, что моя магия слабеет. Все это видели. Я не сумел бы сотворить простейшее заклинание магии дыхания, или создать волшебный камень, или призвать сильное животное… Никакое заклятие, потребное для прохождения второго испытания, было мне не под силу. Осья-фест отлично знал, что сегодня я не буду участвовать в испытаниях. Но вот смешно — он считал себя обязанным задать этот вопрос, дабы увериться, что причина именно в моей слабости, а не в чем-то другом. Например, не в том, что я сражался на несанкционированном поединке плечом к плечу с дароменской шпионкой. Сейчас об этом наверняка уже знал весь город, но формально я не сделал ничего более ужасного, чем любой, кто был там в ту ночь. Да, все вели себя именно так, как когда-то мой отец. Все делали вид, что ничего особенного не случилось.
