— Ладно, — пробурчал старый чародей. — Мне придется обсудить это с…
— Он может творить заклинания, если будет стараться! — перебила Шелла и встала в круг Тенната. — Тебе не нужны эти ухищрения, Келлен. Ты просто не веришь в себя.
Шелла предала меня — и все же я едва не рассмеялся. Она уверена, что помогает мне! Сестра хочет, чтобы я стал тем человеком, которым должен быть в ее глазах.
— Ты можешь справиться сам, — настаивала она. — Знаю, что можешь! Ты — сын Ке-хеопса! И мой брат. А не какой-то там слабак ше-теп. Докажи им это. Покажи им. Сейчас же!
Она вскинула руку, и я вдруг ощутил, как ее пальцы стискивают мое сердце. «Стой!» — пытался сказать я, но не мог выдавить ни звука. Шелла атаковала стремительно и резко — так же, как Теннат. Только вот на сей раз мне не удастся обратить магию против нее самой. Пришлось сражаться, призывая всю ту реальную магию, какая у меня была. Левой рукой я составил жест заклятия щита: четыре пальца согнуты и касаются груди, а большой — выпрямлен. Я отчаянно пытался почувствовать силу из Оазиса. Куда там! Узоры на татуировке магии железа оставались бесцветными и безжизненными. «Горите!» — приказал я им. Узоры, нанесенные металлической краской, вспыхнули на миг — словно смеясь надо мной.
Горите! Вы должны засветиться! Я — сын самого могущественного мага клана. Я могу это сделать! Загоритесь, будьте вы прокляты! Горите же!
Шелла продолжала атаковать, и боль делалась все нестерпимее. Я закричал. Но, даже видя мои страдания, сестра не ослабила хватку. Она верила, что я справлюсь, что я не хуже других. И мне не хватает только приличной встряски, чтобы мои способности хлынули наружу.
— Расслабься, Келлен, — прошептала она, — и магия польется сама.
Я злился, мне было больно — и все-таки я попытался. Успокоиться. Обрести безмятежность… Как учили наставники. Однако чувствовал лишь довлеющую волю Шеллы, которая пыталась раздавить мне сердце.
«О, предки! Кажется, она сейчас и впрямь меня искалечит!»
— Давай же, Келлен, — подбодрил Панакси.
Я влил в щит все, что было, каждую каплю собственной воли, какую только мог изыскать. Использовал все свои магические запасы — и даже больше, прорываясь через заслоны и барьеры. Татуировки оставались безжизненными, но мне было на них наплевать.
«Желаешь видеть мою волю, сестричка? Ну так вот она! Вот тебе — ты, глупая напыщенная злобная и подлая! Вот тебе!»
И вдруг я ощутил покой и опустошенность. Это оно? То, о чем говорили наставники? Тишина и успокоение разума…
Нет, тишина была не в голове. В моем теле. Я понял, что не дышу… Почему я не дышу?! Ответ пришел тотчас же: колени подогнулись, и я повалился на песок.
Моя маленькая сестренка остановила мне сердце.
Глава 3
СЕРАЯ ПУСТОШЬ
У моего народа место между жизнью и смертью называется «Серой Пустошью». Здесь властвуют тени, и здесь каждый маг должен провести день, ожидая трех ударов грома, которые призовут его на суд предков.
«Это нечестно», — думал я, глядя, как мир кренится передо мной. Я падал, словно травинка, срезанная косой садовника. То, что я умираю, уже достаточно плохо само по себе. А тут еще такая унизительная смерть! Меня убила собственная сестра. Мне не исполнилось и шестнадцати. Я никогда не целовал девушку. По сути, я вообще ничего толкового не сделал в жизни. И не совершу уже великих подвигов, которые обеспечили бы мне место в загробном мире среди наших предков, первых магов…
Послышался глухой звук. Видимо, это мое тело ударилось о землю. Я попытался все же совершить нечто героическое (действительно героическое, учитывая мою ситуацию) — попытался вдохнуть. Безрезультатно.
Может, удастся соврать предкам? Сочинить историю, как я сражался со злобными магами и погиб в бою. Впрочем, наверное, богов не так-то просто обмануть. Да и в последнее время ложь не шла мне на пользу.
Старейшины клана говорят, что реинкарнация — это наказание. Так боги карают за бесцветную и бессмысленно прожитую жизнь. Ты возвращаешься обратно в мир в виде кого-нибудь еще более жалкого, чем в предыдущем воплощении. Например, в виде крысы или папоротника. Правда, раз я ничего не достиг, то и нагрешить толком не успел. И видимо, мне суждено опять стать каким-нибудь сопляком джен-теп, едва владеющим магией, и начать все сначала.
«Пожалуйста! Ну пожалуйста, предки, не дайте мне умереть вот так!»
Старейшины отругали бы меня за столь неподобающие мысли. Они напомнили бы, что Серая Пустошь — это место, где тепло и спокойно. Умирающий маг слышит прекрасную музыку и голоса своих любимых, славящих его имя.
А что слышал я? Ничего — кроме каких-то воплей.
Звуки пришли из мира живых. Громче всего был голос Осья-феста. Он рявкнул на других посвященных, приказывая им не путаться под ногами, а потом начал читать заклинание. Оно — если я правильно расслышал — походило на заклятие, которое используют, чтобы сохранить продукты свежими. Осья-фест — добрый старик, но едва ли его можно назвать самым сильным магом на свете. Голос наставника дрожал от отчаяния и страха, а это — плохой способ колдовать, поскольку высшая магия требует полного спокойствия и идеального сосредоточения.
«Вставай, — сказал я себе. — Дыши. Осья-фест превратит тебя в высушенный абрикос. Вставай же!»
Панакси тоже кричал, требуя найти целителя. Кажется, он еще меньше верил в способности Осья-феста, чем я сам.
Еще один голос был тихим и умиротворяющим. Нифения говорила со мной.
— Постарайся дышать, Келлен. Просто постарайся дышать. — Она произносила это снова и снова, словно повторяя, могла меня убедить.
«Дорогая Нифения, от тебя никакого толка, — думал я. — Попробуй поцеловать. Может, это заведет мое сердце. Ну, или на худой конец будет что сказать предкам». Я посмеялся бы над своими шутками, но для этого тоже требуется дышать. Кто мог подумать, что, даже лежа при смерти, я буду мечтать о любовных утехах?..
— У него кожа сереет, — сказал кто-то. Крики раздались с новой силой.
Среди всех этих знакомых голосов лишь одного я не слышал — голоса моей сестренки Шеллы. Хотя могу поклясться: я слышал ее дыхание.
Когда мы были детьми и делили одну комнату, я всегда мог понять, когда Шелле снятся кошмары. Ее дыхание приобретало особый ритм, становилось быстрым и натужным, словно она бежала вверх по холму. Таким же было оно и сейчас. И — как бы абсурдно это ни звучало — первым моим порывом было успокоить ее. Так, как я делал это в детстве, когда мы еще не владели никакой магией и засиживались допоздна, болтая о будущем. О том, какими могучими магами мы станем, когда вырастем. В те дни она нравилась мне больше. Возможно, и я ей тоже.
Сколько прошло времени с последнего удара сердца? Минута? Две минуты? Сколько можно прожить, когда твоя кровь не бежит по венам? И если я уже в Серой Пустоши, то почему она отнюдь не кажется пустой?
