— Но тогда… как закончилась война?
— Закончилась? — Мере-сан взяла карты из Оазиса и сжала их в руке. — Нет, Келлен из Дома Ке. Когда начинаются подобные игры, они не кончаются никогда.
Она клала карты на стол открытыми, одну поверх другой, все быстрее и быстрее. Картинки мелькали с такой скоростью, что я уже не мог разобрать, что они изображают. Но вдруг показалось — я что-то заметил.
— Стоп! Я не вижу, что происходит.
— И никогда не сможешь. — Мере-сан наконец остановилась, положив поверх стопки последнюю карту.
Юноша, окруженный шестью книгами. На каждой нарисована септаграмма. Карта называлась «Творец Заклинаний». Я уже видел ее раньше — и когда Фериус показывала мне колоду, и когда Мере-сан использовала ее в процессе игры. Но теперь что-то изменилось.
Юноша смотрел на нас. У него, как и прежде, был вид прилежного ученика. Только вокруг его глаза появились черные отметины. В точности как мои.
— Этого не может быть… Что вы хотите сказать мне, Мере-сан?
Она перевернула карту рубашкой вверх. На ней вновь был обычный узор.
— Я ничего не сказала, сын Ке. Мы всего лишь играем в карты.
Дрожащими пальцами я пощупал холодную кожу возле моего левого глаза.
— Черная Тень… Когда наши предки поняли, что не сумеют победить медеков, они… мы… призвали демонов, чтобы уничтожить их. Сперва мы напали на семьи медеков, чтобы сломить их дух, а потом убили их магов.
Лицо Мере-сан оставалось бесстрастным, но по щекам текли слезы.
— Если пытаешься выиграть любой ценой, всякую подлость начинаешь называть стратегией.
— Но… Получается, медеки не проклинали нас? Мы сами заразили себя Черной Тенью, когда использовали магию пустоты и вызвали демонов.
Мере-сан глубоко вздохнула и вытерла слезы. Оковы разума были разрушены.
— Историю пишут победители, — сказала она. — Но истина находит пути, чтобы явить себя миру.
Я услышал низкое рычание и опустил взгляд. Мать Рейчиса смотрела на вдовствующую княгиню.
— Что она говорит? — спросил я Рейчиса.
Ответила Мере-сан:
— Она говорит: родитель не должен допускать, чтобы его ребенок страдал из-за преступлений, которых не совершал.
Я ощутил в животе холодный твердый комок.
— Так скажи ей, что она не понимает джен-теп.
Мере-сан неторопливо и аккуратно собрала карты и протянула колоду мне.
— Каждое общество творит жестокости, Келлен. Ты думаешь, что дароменская империя была построена лишь из отваги и воинского искусства? Или что визири берабесков служат своему шестиликому богу только празднествами и молитвами?
— И вы так спокойно об этом говорите? Ваш муж сотворил заклинание, которое мешало вам открыть правду! Рассказать, что он сделал во имя нашего народа.
— Он не был злодеем, — сказала Мере-сан. — Просто видел, что творится вокруг. Дароменскую империю на востоке, которая пыталась подмять под себя всех и вся. Берабесков на юге, которые уничтожали наших людей, поскольку считали, что любая магия — от демонов. Чтобы выжить, нам нужно было усиливать заклинания и обучать много молодых магов. Медеки знали секрет создания Оазисов в городах; их заклятия становились все более сильными, а обучение магии давалось легче.
— Медеки уничтожили бы нас?
— Это не имеет значения. Никто не собирался проверять. Нам нужно было отобрать у них хотя бы один Оазис, чтобы потом получить и все остальные.
Она поднялась и отошла от стола.
— Таковы правила игры, Келлен.
— Постойте. Куда вы?
Она замерла на миг. Ее рука уже касалась дверной ручки.
— Оковы, которые удерживали меня триста лет, разрушены. Теперь я хочу прогуляться.
* * *
Я вышел следом за Мере-сан. Снаружи было прохладно и свежо. Она стояла, глядя в темноту, укутывающую сад. Я задумался, давно ли его посадили, кто ухаживал за ним, и видела ли его вдова раньше так близко. Впрочем, ни один из этих вопросов сейчас не имел большого значения.
Над садом гордо возвышался дворец. Дворец, где заседал Совет клана. Дворец, который построили не мы…
— Так, значит, мы сами не создали ничего? — спросил я.
Мере-сан издала короткий смешок.
— Создали, разумеется. Медеков всегда было немного. Этот город, например, слишком мал для целого клана. Так что мы построили…
— Трущобы, — сказал я. — Трущобы ше-теп.
Кривобокие домики из дерева и необработанного песчаника.
— Триста лет. И все, что мы построили сами, — лачуги?
— Наши люди никогда не были архитекторами или строителями, Келлен. Призвание джен-теп — магия. Единственное, в чем мы превосходим всех прочих.
Я вспомнил о хвори, которая напала на нескольких посвященных — и на Шеллу.
— Мне нужно найти сестру. Кто-то старается навредить нам так же, как мы вредили медекам. Они нападают на детей и…
Мере-сан оборвала меня:
— Что они делают? Нападают на детей?
Как же мне надоели эти ее многозначительные вопросы!.. Но тут я понял, что уже знаю ответ. Когда люди в масках напали на нас, они не собирались убивать Шеллу. Они пытались привязать сестру к больному животному, чтобы навсегда ослабить ее магию. Вот что происходило с другими посвященными!
— Кто хочет, чтобы мы жили, но становились слабее? — спросил я.
Мере-сан пожала плечами.
— Разумный вопрос, но неверный.
Я закрыл глаза, пытаясь сложить вместе все кусочки головоломки, выстраивая их в ряд перед мысленным взором — так же, как делал со сложными геометрическими формами заклинаний.
— Вы говорили, что до войны у джен-теп было меньше магов, а магия — не такая сильная, как сейчас.
— Да. — Рейчис фыркнул. — Мы называем это «старые добрые времена».
Я уже отвык думать о нем, как о некхеке, и позабыл, что эти звери считали джен-теп врагами.
— Эй, не пялься на меня, — сказал он, перехватив мой взгляд. — Если б мои сородичи охотились за твоими, мы бы просто пробрались ночью в ваши спальни и вырвали вам…
— Глаза. Да, спасибо, я в курсе.
Мере-сан постучала меня пальцем по лбу.
— Сосредоточься.
— Итак, настоящий вопрос: кто выиграет, если наши маги станут слабее?
Нет, опять не то. Я словно творил заклинание: чтобы оно работало, каждый элемент должен быть идеально правильным…
И вдруг я понял.
— Кто более всего страдает, когда магия становится слишком сильной?
