Старейшины говорят, что перед умирающим магом будут появляться те, кого он любит — и те, кто любит его. Ну… В каком-то смысле оно, конечно, так и было, но видел я сейчас лишь тусклый уголек, горящий надо мной. «Это солнце», — вдруг понял я. Когда я упал, мое лицо было обращено на запад, и теперь немигающим взглядом я смотрел прямо на солнечный диск. Вот почему глазам так горячо.
В любом случае от заклинания Осья-феста, видать, была все-таки какая-то польза. Иначе как объяснить, что я до сих пор осознаю происходящее, хотя сердце давно не бьется?..
Янтарный свет потускнел, стал размытым. Шелла опустилась на колени возле меня, и боль в глазах немного утихла. Она почувствовала, что я слепну, неотрывно глядя на свет. Черты ее лица проступили четче, на лице читались страх, и печаль, и… что-то еще. Отчаяние. Она убила меня — и теперь разочарована, потому что я не оправдал ее ожиданий, а вместо этого просто умираю.
Я почувствовал странное спокойствие. Если вдуматься — ничего странного. Некоторые признаки паники — бешеный пульс, учащенное дыхание, выступающий пот — это роскошь, которую может себе позволить лишь тот, у кого бьется сердце.
Голос Осья-феста стал усталым и тихим. А мне было все труднее сосредоточиться. Я пытался увидеть его лицо, но оно расплывалось перед глазами. И словно бы становилось темнее.
— Консервирующее заклинание ослабевает, — обеспокоенно сказал Панакси.
— Я не могу больше его поддерживать. Нам нужны целители. Сейчас же! — Голос Осья-феста был хриплым и почти жалобным.
— Используйте заклинание связи с кровью! — велел Панакси. — Заставьте его сердце снова биться!
— Я не могу, — ответил Осья-фест. — Мне придется связать его сердце своим, а я слишком стар.
— Вы боитесь!
— Конечно, я боюсь, дурень. Если я сейчас умру, консервирующее заклинание прекратит действовать.
Шелла наконец подала голос.
— Тогда я это сделаю. Покажите мне как!
— Ты не сумеешь, — натужно ответил. — Ты… мало тренировалась. Я не могу… сказать твоему отцу, что… что я…
Послышался звук падения — где-то рядом со мной.
— Мастер Осья-фест? — окликнула Шелла.
— Старый дурак грохнулся в обморок, — сказал Панакси. — Не смог поддерживать заклинание.
«Ну, просто отлично, — подумал я. — Вокруг толпа магов, и никто не может меня спасти».
Теперь кто-то плакал. Для меня это было как звук дождевых капель, падающих в глубокий колодец. А где ж умиротворяющая музыка, обещанная старейшинами? Где голоса, славящие мое имя?
Я услышал «топ-топ». По песку шел кто-то в тяжелых ботинках, и шаги приближались ко мне.
— С дороги, идиоты! — рявкнул женский голос.
Она произнесла последнее слово как «идьёты». У нее был странный смешной акцент, совсем не похожий на произношение джен-теп.
— Держитесь подальше, вы все. Иначе заработаете такую чесотку, что неделю будете соскребать кожу с костей!
На меня упало что-то легкое и пушистое. Интересно, это похоже на снег? Сперва я ощутил покалывание, потом жжение, а потом кожа стала чесаться — да так, что я чуть не рехнулся.
— Прости, малыш, — сказала женщина у меня над ухом. — Приятного будет мало.
Теперь начали зудеть глаза, и зрение на миг прояснилось. Я рассмотрел женщину, стоявшую на коленях рядом со мной. Лицо — в общем, красивое, но слишком уж угловатое, с острыми чертами. Оно было обрамлено длинными рыжими волосами с единственной седой прядью, выбивавшейся из-под шляпы, какие носят жители приграничья. Я видел такие у дароменских пастухов, перегонявших стада скота к границе своей территории. В последние годы в землях джен-теп встречается не так уж много дароменов. Эта была одета в грязноватую белую рубаху под черной короткой курткой. Изо рта торчала соломинка с мерцающим красным огоньком на конце, испускающая клубы серого дыма. Курительная соломинка? Разве можно курить рядом с больным человеком? И, боги, почему не прекращается эта чесотка?!
Послышалась какая-то возня, а потом раздался голос Шеллы:
— Кто ты? Убери от него эту штуку. Он…
— Отстань, деточка. — Женщина легко оттолкнула сестру и вновь обратила взгляд на меня. — Этот зуд вызывает порошок, который может свести тебя с ума. А после идиотского заклинания старикана ты имел все шансы стать парализованным дурачком.
И, немного подумав, прибавила:
— Хотя, конечно, все джен-теп и так малость стукнутые на голову.
— Ему нужна настоящая магия, а не эта глупая дикарская медицина, — гнула свое Шелла.
— Настоящая магия! — Женщина фыркнула. — Знаю, малыш, это неприятно. В утешение скажу: дальше будет только хуже.
Что-то ударило в грудь. Словно какой-то молот, вколачивающий меня в землю. Руки женщины были сжаты в кулаки. Они взметнулись в воздух, а потом снова обрушились на меня.
— Прекрати! — взвизгнула Шелла. — Ты его убиваешь!
«Сестренка, что касается убийства — ты об этом уже позаботилась».
С другой стороны, если так будет продолжаться, я стану не просто трупом, а трупом в синяках. Может, из этого удастся соорудить историю, которая понравится предкам, и они из жалости пропустят меня через врата. «Великие боги, я лежал на земле, а безумная женщина барабанила кулаками, выбивая из меня дух».
— Если не прекратишь, я сотворю заклинание пут! — пригрозила Шелла.
— Девочка, ты начинаешь меня утомлять. — Женщина ударила меня по груди в третий раз, в четвертый. А потом наклонилась, и я ощутил на губах что-то мягкое и влажное. Ощущение было странным. И приятным. Она что, меня целует? У богов странное чувство юмора.
Видать, богам не понравилось, что я над ними потешаюсь, ибо поцелуй прервался, а удары возобновились. Но было уже не так больно, как раньше, и зуд тоже прошел. На самом деле я не чувствовал ничего.
Ну вот… все-таки я умираю.
Старейшины говорят: когда твое время в Серой Пустоши закончится, послышатся три раската грома, призывающие на суд. Что ж, гром я услышал.
Первый раскат больше напоминал треск, а потом острая боль пронзила мой левый бок. Сломалось ребро.
Гром прогремел снова. На сей раз это был громкий гул где-то внутри меня. Сердце шелохнулось — и раздался его первый удар.
«Я жив! — понял я, когда в груди застучало. — Я дышу!»
Глупость, конечно, но в следующий миг я задумался: что бы такое сказать, когда я встану на ноги. Требовалось нечто смелое и умное… А потом я услышал гром в третий раз. Рев был таким громким, что, казалось, весь мир разваливается на части, и все полетит кувырком.
Конечно, это был не гром. Как и в первые два раза.
Я услышал голос своего отца. И он был очень, очень сердитым.
