Для хранения собранного за лотерейные полисы золота и денег приспособили походную полковую кассу-ящик с тройным засовом. Денно и нощно сторожить ящик Чижиков нанял двух монголов, совершенно не понимающих русский и вооруженных винчестерами. Подумывали уже о ручном пулемете, даже присмотрели у казаков подходящий английский «Льюис», но дивизионные оружейники, сославшись на подкрепленные плетью-ташуром запреты Унгерна, предложили взамен ящик ручных гранат-«лимонок».
Глава 8
Унгерн, Урга, весна 1921
У границы с Россией топчут степь кони красных цириков неугомонного бунтаря Сухэ-Батора. Говорят, что его инструктирует сам Ленин… В помощь восставшим кочевникам-аратам Москва посылает свой экспедиционный корпус — отборные части Красной Армии. Красный Дракон с севера приглашает барона померяться силами. Ну, что ж, вызов он принимает и через неделю его дивизия, пополненная добровольцами из местных, будет готова выступить. Опять повеселится заспавшийся за семьсот лет Повелитель Смерти-Шиндже, засвистят, заиграют на воле Арканы Великой Степи.
Но ради Богдо-Гэгэна барон воевать не собирается, все это только ступень и он ее перешагнул. Надо идти дальше, впереди еще долгий путь. С одними монголами — это теперь ясно, — не возродить Срединную Империю Чингиса, не собрать под одну крышу Четыре Угла Азии — Туркестан, Китай, Сибирь… Государство старого хитреца и сластолюбца Богдо — не масштаб Унгерна — задворки мира, полный отстой, какое-то кури-куку. Реликвии Чигисхана достойны лучшего применения, чем сторожить покой и мнимое величие Хутухты Богдо — любителя дорогого, невесть откуда взявшегося в Урге, шампанского, предводителя глупых чванливых князей и бестолковых чиновников. Дорогой рояль, подарок русского царя, они используют для разделки мясных туш к столу Хутухты. Во дворце полно разнокалиберных часов — настенных, напольных, с боем и без, даже с музыкой — и все показывают разное время. Точность — вежливость королей, для Монголии — ханов? Ничего, монголы, простые бесхитростные араты-скотоводы, живущие в жуткой нищете кочевники, еще увидят свет Истины… А пока надо разделаться с осмелевшими большевиками, русскими и местного разлива, агентами Коминтерна.
Перед отъездом барон дает прощальный офицерский бал. Но местные дамы боятся и самого барона и его галантных офицеров. Как сказала отставная баронесса фон-Штекельберг, занесенная злым ветром гражданской войны в Ургу и теперь разглядывающая Унгерна через лорнет: «Этот господин дурно воспитан, башибузук
[27] какой-то, полный моветон!». И что же, права старая ведьма! Крут Роман Федорович с дамами, любит во всем порядок и дисциплину. Любит азиатский порядок, основу будущей Срединной Империи и военную дисциплину-защиту от погрязшей в неверии и мерзости Европы. Недавно приказал телесно наказать жену статского советника Голубева «за разврат». Несчастная, узнав, что ее будет пороть лично полковник Сипайлов, да еще в присутствии других мужчин-офицеров, умоляла только об одном — разрешить ей не снимать исподнее, дамские штанишки.
Унгерн деловито поинтересовался:
— А исподники, сударыня, у вас какие, шелковые или шерстяные?
— Генерал, разве можно у дамы, матери семейства, подобное спрашивать?
— Раз спрашиваю, значит можно!
— Шелковые…
— Тогда разрешаю не снимать, оставьте! А то шерстяные смягчают удары…
Самого Унгерна в обществе женщин уже давно никто не видел. Не интересуется он и услугами мужчин. Отшельником спит один в своей комнате на монгольской тахте, поставленной на ящики с золотом из казначейства Урги. Золотой запас его войска и будущей империи, хоть это не растащат разгулявшиеся казаки и забывшие о чести офицеры. Только золотом и так уже который месяц выплачивают им жалование — отлитыми в слитки китайскими лянами. Все мало, скоты, нахапать и сбежать! Не помогают расстрелы и экзекуции. Тоска! А тут еще над головой барона, на чердаке, воют по ночам волки. Пойманных в степи, он поселил их на чердак и сам не знает зачем…
Все чаще снится ему знакомый веер, скучает он по драконам, давно не видел их забавных сражений. Графиня, где вы, где искать вас, на кого теперь струится черный блеск ваших волос, кто целует ваши веснушки? Проклятье! Зачем он отпустил ее тогда, в Петербурге? Зачем не увез в свой замок на Балтике? Другие женщины ему не нужны, пробовал — не получается… Потому и вымещает теперь на них свою досаду и злость.
И зачем ему этот дурацкий прощальный бал? Кого он здесь встретит? На что надеется? Чудес не бывает… И все же, всем дамам Урги, женам и дочерям местных чиновников, купцов, эмигранткам из России — категорическое предписание барона на розовеньких, с нарисованнымих амурчиками, карточках из плотной бумаги. «Вам надлежит прибыть на прощальный бал, которые имеют честь давать офицеры Азиатской дикой дивизии. Не явившихся ждет суровое наказание, как проявившим пренебрежение к воинам, идущим на смерть». Весельчак Сипайлов предлагал внизу дорисовать еще череп и скрещенные кости, «для пущей наглядности…».
Итак, бал. Ярким светом от тысяч свечей залит огромный зал дома губернатора Урги, сбежавшего еще во время штурма старого китайца. Но в городе, говорят, осталась его очаровательная русская жена. Какая-то то ли княгиня, то ли баронесса. Унгерну это не интересно, да и не видно ее что-то в этом зале. Невежливо, а еще аристократка…
Барон в новеньком генеральском мундире за балом наблюдал сверху, с галереи верхнего яруса губернаторского дома. Совсем не хочется танцевать, да и сверху все лучше видно.
Унгерн будто ищет, ждет кого-то. Как много очаровательных женщин — драгоценные, выброшенные равнодушной и злой рукой осколочки рухнувшей Российской империи. Матово блестят голые плечи, алые губки жадно ловят глоток воздуха — в зале уже довольно жарко. Спасают веера — из слоновой кости, из перьев диковинных птиц, перламутра, украшенные затейливой росписью, драгоценными камнями — веют на своих хозяек спасительным бальным ветром. Для посвященных — полузабытый, прелестный в своей наивной кокетливости язык. Левая сторона открытого веера перед кавалером — «Я не приду, не жди и не надейся!». «Я жду ответа!» — ударить закрытым веером по ладони. «Я твоя и буду исполнять твои желанья!» — открыть веер правой стороной и вновь закрыть…
Среди этого цветника, розария прекрасных дам — заботливые садовники — офицеры Азиатской дивизии. Их не узнать. Буд-то и не было семи лет страшной войны, где-то там, далеко, не здесь, оставлены смерть, кровь, ужас и страх. Приведены в порядок, почищены парадные мундиры, сверкают аксельбанты, серебром отливают погоны. Шпоры с малиновым звоном. Какая же дама теперь откажется провальсировать по зеркальному паркету с молоденьким гвардейским поручиком, ловким гусарским ротмистром или бравым есаулом личного конвоя Унгерна. И совсем они не страшные, эти собравшиеся здесь, со всей России, офицеры бывшей Белой армии, лебединая стая, заброшенная на край света злым ветром революции.
