Я махнул рукой в сторону развалин. Они ведь были не просто бельмом на глазу, а еще и убивали лебедей, грызунов и случайно забредших эльфов-коммивояжеров – такое определенно было нарушением правил микрорайона.
– Мы обращались к властям, – сказал Блитц. – Половину того времени, что мы тут провели, мы имели дело с эльфийскими бюрократами. – Он содрогнулся под своим плотным плащом. – Может, ты удивишься, но полиция не захотела нас слушать. Мы не смогли доказать, что Олдерман умер или пропал. У Хэртстоуна нет законных прав на фамильные земли. А что до приведения территории в порядок, полиция только и сподобилась, что повесила эти идиотские таблички. Они не собираются рисковать своей шкурой, сколько бы соседи ни жаловались. Эльфы строят из себя мудрецов, но на самом деле они народ суеверный и невежественный. Не все, конечно. Прости, Хэрт.
– Я не виню полицейских, – показал Хэртстоун. – Ты сам бы пошел туда, если бы у тебя был выбор?
Он был в чем-то прав. При одной мысли о том, что придется тащиться через земли поместья, когда в высокой траве к тебе может незамеченным подобраться кто угодно, у меня в желудке принимались скакать прыгающие бобы
[55]. Полицейские Альфхейма были настоящие храбрецы, когда требовалось выставить постороннего за пределы микрорайона. А вот чтобы соваться в развалины особняка, хозяин которого сошел с ума, и встретиться лицом к лицу с реальной опасностью… Нет, это не по их части.
Блитцен вздохнул:
– Ладно, что толку тут торчать. Пойдем поищем дорогого старенького папочку.
По мне, так лучше уж еще один обед с Эгиром и его доченьками или еще один смертный бой с грудой глины. Черт, да я даже охотнее согласился бы выпить гуавового сока со стаей волков на крыше особняка дяди Рэндольфа.
Мы перелезли через ворота и стали пробираться в высокой траве. Комары и гнус роились вокруг наших лиц. Кожу покалывало из-за яркого солнца, из каждой моей поры лил пот. Я подумал, что Альфхейм – прекрасный мир, но только до тех пор, пока его маникюрят, подстригают и марафетят специально обученные слуги. Стоит позволить ему одичать, он полностью приходит в запустение. Может, и с эльфами та же история? Внешне они все такие спокойные, вежливые и исполненные величия, но стоит дать им волю… Мне уж точно не хотелось встречаться с «обновленным и ухудшенным» мистером Олдерманом.
Развалины дома мы обошли стороной, чему я очень обрадовался. Я слишком хорошо помнил синюю меховую шкуру в старой комнате Хэртстоуна, которую нам пришлось покрыть золотом, чтобы заплатить вергельд за смерть его брата. Я помнил доски с правилами на стенах этой комнаты, где за каждую провинность полагался штраф, чтобы долг Хэрта перед отцом никогда не уменьшался. Мне не хотелось даже близко подходить к этому месту, пусть от него и остались одни руины.
Когда мы пробирались через задний двор, под ногой у меня что-то хрустнуло. Оказалось, я наступил на скелет маленького оленя и проломил ему ребра.
– Фу…
Хэртстоун хмуро оглядел высохшие останки. На костях осталось совсем немного мяса и несколько клочьев меха.
– Его съели, – показал он, поднеся сомкнутые указательные пальцы к подбородку.
Знак выглядел очень похоже на «груду сокровищ». Иногда я предпочел бы, чтобы язык жестов не был так точен.
Мысленно извинившись перед мертвым оленем, я высвободил ногу. Неизвестно, что убило этого зверя, но хотелось надеяться, что он недолго мучился. Мне вообще показалось странным, как это эльфы допустили, чтобы такие крупные дикие животные водились среди их прилизанных усадеб. А может, местные полицейские преследуют оленей за бродяжничество? И даже надевают оковы на их маленькие копытца, запихивают в арестантские фургоны…
Мы направлялись к лесу в дальнем конце участка. Имение так заросло, что непонятно было, где кончается лужайка и начинается подлесок. Кроны над головой становились все гуще и гуще, пока от яркого солнечного света не остался только танец пятнышек на земле.
По моим прикидкам мы находились где-то поблизости от колодца, возле которого погиб брат Хэрта. Это было еще одно место, претендовавшее на верхнюю строчку в моем списке «Места, которые век бы не видеть». Так что ничего удивительного, что мы вышли прямиком сюда.
Там, где когда-то был колодец, высилась пирамида из камней. Вокруг нее была голая земля – ни единой травинки не проросло, словно растения не хотели вторгаться на эту отравленную проплешину. И все-таки мне очень ярко представилось, как на этом самом месте когда-то играли Хэртстоун и Андирон: малыш Хэрт сидел спиной к брату, радостно складывая башню из камней, и не услышал воплей Андирона, когда Бруннмиги, тварь, жившая в колодце, поднялась из темноты.
Я заикнулся было:
– Нам не обязательно здесь…
Но Хэртстоун, словно в трансе, подошел к пирамиде. На ее вершине лежал рунный камень, который он сам же здесь и оставил, когда мы были тут.
Одал, руна семейного наследия. Хэртстоун сказал тогда, что никогда больше не воспользуется этой руной. Ее смысл умер для него здесь. Даже в его новом наборе рябиновых рунных плашек, подаренном богиней Сив, руны Одал не было. Сив предупредила его, что это принесет ему несчастье. Однажды, сказала она, ему придется снова прийти сюда, чтобы вернуть утраченную часть себя.
Ненавижу, когда богини оказываются правы.
– Тебе нужно забрать ее? – показал я.
Здесь, среди этой зловещей тишины, язык жестов казался более уместным, чем обычная речь.
Хэртстоун упрямо нахмурился и резко рубанул ладонью в сторону и вниз, словно описав в воздухе знак вопроса:
– Никогда!
Блитцен потянул носом и показал:
– Мы близко. Чувствуете запах?
Лично я не чувствовал ничего, кроме слабого душка гниющей растительности.
– Что? – жестом спросил я.
– Фу ты! – сказал он вслух. И показал: – У людей не носы, а одно название.
– Никуда не годятся, – согласился Хэртстоун и повел нас куда-то дальше в лес.
Мы не пошли к реке, как в прошлый раз, когда разыскивали золото Андвари. Мы двигались примерно параллельно руслу, пробираясь сквозь шиповник и переступая через корявые корни дубов.
Где-то через четверть мили я начал ощущать запах, о котором говорили Блитц и Хэрт. Мне живо вспомнилось, как в восьмом классе Джоуи Келсо спрятал лягушек, приготовленных для опытов по биологии, вместе с террариумом, под крышей. Обнаружилось это только месяц спустя, когда террариум проломил потолок и рухнул обратно в класс, прямо на учительский стол, так что ребят за первыми партами обдало битым стеклом, слизью и тухлыми земноводными.
