А голос раскатисто вещал дальше:
– НЕ ТРОНЬ ЕГО, ТЫ, ЖАЛКОЕ СМРАДНОЕ ПОДОБИЕ ОТЦА!
И тут-то я узнал этот выговор: легкий южный акцент со свартальфскими нотками.
Ох, нет. Ой, мамочки. Не Один. А лучше бы Один.
– НЕ ПРИБЛИЖАЙСЯ К МОЕМУ ДРУГУ! РАЗВОРАЧИВАЙ СВОЮ ТУШУ, ДОХЛАЯ ТЫ ЛЯГУХА!
Я так и представил себе картину во всей красе. Очумевший дракон замер от изумления перед лицом нового противника. И откуда в маленьких легких такая мощь? Одно ясно как день: между Хэртстоуном и его огнедыщащей погибелью сейчас стоит разодетый в пух и прах гном в пробковом шлеме.
Мне бы восхититься, поразиться и ошалеть от радости. Но я чуть не плакал. Сейчас дракон очухается и разом пришибет обоих моих друзей. Спалит дотла и Блитцена, и Хэртстоуна, а мне только и останется, что разгрести обгоревшие модные лоскутья.
– НАЗАД! – взревел Блитцен.
И, как ни странно, Олдерман послушался. Он сдал назад, продемонстрировав мне пятый зазор.
Может, он не привык, что на него так орут. А может, решил, что под черной москитной сеткой Блитцена скрывается какой-то неведомый демон.
– НАЗАД, В ВОНЮЧУЮ ДЫРУ! – приказал Блитцен. – А НУ, БРЫСЬ!
Дракон недовольно рыкнул, но сдвинулся еще на ряд чешуек. Джек прямо весь трепетал в предвкушении. Еще один ряд, и можно будет…
– Это всего лишь безмозглый гном, мистер Олдерман, – пробормотал дракон сам себе. – Он жаждет заполучить кольцо.
– В ГРОБУ Я ВИДАЛ ТВОЕ ДУРАЦКОЕ КОЛЬЦО! – проорал Блитцен. – ПОШЕЛ!
Вероятно, дракон спасовал перед Блитцевым напором. Или его сбило с толку то, что Блитцен стоял рядом с Хэртстоуном и призраком Андирона – как отец, защищающий детей. Наверное, в голове мистера Олдермана плохо укладывалось, что кто-то может кого-то защищать. Или что кому-то плевать на всякие кольца.
И он попятился еще на несколько дюймов. Еще чуть-чуть…
– Гнома бояться нечего, – уговаривал дракон сам себя. – Из гнома выйдет славный ужин.
– ТЫ ТАК СЧИТАЕШЬ? – рявкнул Блитцен. – НУ, ТАК СЪЕШЬ МЕНЯ!
Шипение.
Олдерман сдвинулся еще на дюйм. Вот он, третий зазор.
Уже не помня себя от страха, я дрожащими руками кое-как нацелил Джека на уязвимое место.
И со всей силы всадил меч в драконью грудь.
Глава XXVII
И все ради какого-то камешка
Выпустив рукоять Джека, я испытал угрызения совести.
То есть мне хотелось бы так сказать: мол, бросая друга воткнутым в драконью плоть, я чуть не спятил от тревоги.
Но на самом деле ничего подобного. Я разжал пальцы и пополз со скоростью света, под стать брауни, спасавшимся от огня. Туннель за моей спиной обрушился, частично мне на ноги, и в воздухе разлился едкий кислотный запах.
«Фу-у, – подумал я. – Фу-фу-фу!»
В минуту опасности я на диво красноречив.
По-моему, полз я гораздо дольше, чем двадцать одну секунду. Я старался не дышать. И не думать, что там с моими ногами. Вот вылезаю я наружу, воображал я, и вижу, что теперь я только половинка Магнуса.
Наконец перед моим взором просветлело. Я выкарабкался из туннеля и глубоко вздохнул. А потом заплясал на месте, скидывая ботинки и джинсы, словно отравленные. Впрочем, они такие и были. Как я и опасался, дракон забрызгал мне штаны, и кислота уже начала просачиваться сквозь джинсовую ткань. Ботинки вообще дымились. Я изо всех сил завозил по земле голыми ногами, стирая все возможные микроскопические остатки драконьей крови. Потом придирчиво осмотрел лодыжки и ступни. Вроде ничего криминального. Кратеры на моей коже не возникают. И паленым эйнхерием не пахнет.
Видимо, меня спасло обрушение туннеля. Кислота перемешалась с землей и стала не такая едкая. Или я исчерпал резерв удачи на столетие вперед.
Сердце колотилось уже не так бешено. Пошатываясь, я поплелся на поляну, где зеленый мистер Олдерман лежал на боку, подергивая хвостом и подрыгивая лапами. Он изрыгнул слабый огненный залп, подпалив рядом с собой мертвую листву и беличьи скелетики.
Джек торчал из драконьей груди. Мое бывшее укрытие превратилось в курящуюся червоточину, которая, вероятно, потихоньку подползала к ядру Альфхейма.
Возле драконьей башки стояли Хэртстоун и Блитцен, оба невредимые. А рядом, точно слабенькое пламя свечи, мерцал призрак Андирона. Раньше я видел только одно его изображение – портрет у мистера Олдермана над камином. С того портрета на меня взирал трагически прекрасный юный бог: само совершенство, сама уверенность. А сейчас передо мной стоял обыкновенный мальчик – светлоголовый, тощий, с разбитыми коленками. Я бы такого даже не заметил в толпе первоклашек. Если бы, правда, не взялся выискивать тех, кого будут изводить и задирать.
Блитцен приподнял край своей антисолнечной сетки, рискуя окаменеть. Кожа вокруг глаз уже понемногу серела. А лицо у гнома было мрачное.
Дракон прерывисто дыхнул:
– Предатель. Убийца.
Блитцен поднял сжатые кулаки:
– И у тебя еще хватает…
Хэртстоун тронул его за рукав:
– Не надо.
Он опустился на колени рядом с драконьей башкой, чтобы Олдерману были видны его руки.
– Я этого не хотел, – показал Хэртстоун. – Прости.
Дракон приподнял губу, обнажив клыки:
– Возьми. Дощечку. Предатель.
Внутреннее веко Олдермана закрылось; коварные зеленые глаза подернулись пеленой. Из ноздрей вырвался последний завиток дыма. И огромная туша мистера Олдермана застыла на веки вечные.
Я думал, он вернется в эльфийское обличье. Но он не вернулся.
Его мертвое тело как будто само выбрало облик дракона.
Хэртстоун поднялся на ноги. Лицо у него было отрешенное: будто он посмотрел фильм, снятый инопланетянами, и теперь гадал, что бы это значило.
Блитцен повернулся ко мне:
– Ты молодец, сынок. Это надо было сделать.
А я в ответ лишь обалдело таращился на гнома.
– Ты вышел против дракона один на один, – наконец выдавил я. – Ты заставил его отступить.
– Не люблю таких жлобов, – пожал плечами Блитцен. И указал на мои ноги. – Надо бы подобрать тебе новые штаны, сынок. С этой рубашкой темный хаки будет неплох. Или серая джинса.
Понятно, почему Блитц уходит от разговора. Просто не хочет, чтобы все наперебой восхищались его доблестью. Он-то сам не считает, что совершил что-то из ряда вон. Просто заступился за лучшего друга. И мой вам совет: не вздумайте обижать лучших друзей Блитцена.
