Невзирая на слова Скади, мне не спалось.
Холод и постоянные раскаты грома как-то не убаюкивали. Как и мысли о том, что завтра Скади, видимо, смажет нам лыжи и даст пинка.
Кроме того, я все время думал об Алекс Фьерро. Ну, так, немножко думал. Алекс – настоящая стихия, прямо как зимняя гроза. Бушует, где ей вздумается, а разница температур и воздушные течения, которые ею управляют, для меня загадка. Она ворвалась в мою жизнь и все в ней перевернула, напористо, но в то же время мягко и сдержанно, под прикрытием снежной завесы. Я не понимал, почему она поступает так или иначе. Она просто творит, что хочет. По крайней мере, так мне кажется.
Я долго лежал, глядя в потолок. Наконец встал, умылся над тазиком водой из кувшина и переоделся в новые шерстяные одежды – серые с белым, цвета снега и льда. Рунный кулон холодной тяжестью висел у меня на шее – похоже, Джек решил подремать. Я собрал свои скудные пожитки и побрел по коридорам Жилища Шума, надеясь, что меня не прибьет с перепугу какой-нибудь слуга и не прикончит шальная стрела.
В главном зале я застал Самиру – она молилась. Джек сонно и раздраженно прогудел мне в ключицу, что сейчас четыре часа ночи по нифльхеймскому времени.
Сэм постелила молитвенный коврик так, чтобы стоять на коленях лицом к большим окнам. Наверное, подумал я, удобно смотреть на эту белизну, медитируя на тему о боге и всем таком прочем. Я стал ждать, когда Сэм закончит. Я уже успел немного выучить ее ритуал. Короткая пауза в конце – миг тишины и умиротворения, который даже зимний гром не посмел нарушить, – и Сэм обернулась ко мне.
– Доброе утро, – улыбнулась она.
– Эй! Как рано ты встала! – сказал я и тут же понял, что ляпнул глупость.
Мусульманин, который старается делать все, как предписано, никогда не спит допоздна, ведь ему надо помолиться до рассвета. В присутствии Сэм я стал обращать больше внимания на то, когда светает и темнеет, даже если нас заносило в другие миры.
– Я недолго спала. Подумала, что не помешает поесть впрок. – Она похлопала себя по животу.
– А как ты понимаешь, что пришло время молитвы? Или в какой стороне Мекка?
– Да просто стараюсь угадать. Так тоже можно. Главное ведь намерение.
Вот бы то же самое можно было сказать о том, что мне предстоит! Прихожу я, значит, к Локи, а он мне: «Эй, Магнус, в перебранке ты полный ноль, но ты же старался, а намерение – это главное, так что ты победил!»
– Эй! – Голос Самиры вернул меня к реальности. – Ты справишься.
– Ты удивительно спокойна, – заметил я. – При том, что… ну, сама знаешь, что сегодня за день.
Сэм поправила хиджаб; он по-прежнему оставался белым под цвет ее одежд.
– Это была двадцать седьмая ночь Рамадана. Считается, что это Ночь Могущества.
Я помолчал, ожидая продолжения, потом спросил:
– Это когда заряжаешься энергией по самое не могу?
Она рассмеялась:
– Вроде того. В эту ночь пророку Мухаммеду было ниспослано первое откровение, ему явился архангел Джибраил. Никто точно не знает, которая эта ночь, но это самая священная ночь в году…
– Погоди, это ваша самая священная ночь, и вы не знаете, когда она?
Сэм пожала плечами:
– Большинство считают, что это двадцать седьмая ночь Рамадана, но точно известно только, что это одна из последних его десяти ночей. Когда не знаешь, это заставляет больше стараться. Но сегодня я просто почувствовала, что это та самая ночь. Я не спала, молилась и думала, и у меня появилось чувство… как будто я получила подтверждение. Как будто и правда есть нечто большее, чем все это – Локи, Рагнарок, корабль мертвецов. Мой отец имеет власть надо мной, потому что он мой отец. Но он не высшая сила во Вселенной. Аллаху акбар.
Эта ритуальная фраза была мне знакома, но я ни разу не слышал ее от Самиры. Честно говоря, мне будто под дых врезали – ведь в новостях все время рассказывают, как террористы с этими словами взрывают людей и творят прочие ужасы.
Я не собирался говорить об этом Сэм. Она и так была в курсе. Когда она шла по улицам Бостона в своем хиджабе, кто-нибудь обязательно орал, чтобы она проваливала домой. А Сэм, если была не в духе, орала в ответ: «Мой дом в Дорчестере!»
– Ага, – сказал я. – Это значит «Бог велик», да?
Самира покачала головой:
– Это не совсем точный перевод. На самом деле это значит «Бог более велик», «Бог превыше».
– Чем что?
– Чем что угодно. Эти слова произносят, чтобы напомнить, что Бог превыше всего – твоих страхов, твоих проблем, твоей жажды, голода, гнева… Даже твоих заморочек из-за того, что твой отец – Локи. – Она снова покачала головой. – Прости, наверное, для атеиста это звучит ужасно пафосно.
Я пожал плечами. Мне было неловко. Я завидовал Самире с ее истовой верой. Сам я такого не испытывал, но видел, что ей это помогает. А я хотел, чтобы она чувствовала себя уверенно, особенно сегодня.
– Ну, судя по твоим словам, ты и правда зарядилась по самое не могу. А это главное. Готова надрать несколько дохлых задниц?
– Ага. – Она вдруг хитро усмехнулась. – А сам-то? Готов встретиться лицом к лицу с Алекс?
«Интересно, а Бог – он превыше даже вот такого пинка под дых?» – подумал я, но все же выдавил:
– Что ты имеешь в виду?
– Ой, Магнус, – умиленно вздохнула она. – В сердечных делах ты такой близорукий, что прямо прелесть.
Пока я ломал голову над тем, как бы избежать необходимости что-то на это отвечать (может, крикнуть: «Смотри, что это там, наверху?» – и убежать?), по залу разнесся голос великанши Скади:
– А вот и мои ранние пташки!
Мехов, в которые куталась великанша, хватило бы на семейство белых медведей. За ней тащились гуськом слуги, нагруженные широким ассортиментом деревянных лыж.
– Будите своих друзей и вперед!
Друзья что-то не рвались просыпаться и радоваться новому дню.
Мне пришлось опрокинуть на голову Хафборна Гундерсона аж два ковша ледяной воды. Блитцен помянул чью-то родительницу и велел мне убираться. Когда я попытался растолкать Хэртстоуна, он высунул из-под одеяла одну руку и показал: «Меня нет». Ти Джей выскочил из постели с криком: «В атаку!» Хорошо, что он был безоружен, а то пропорол бы меня насквозь.
Наконец все собрались в главном зале, где слуги Скади подали нам последний завтрак… то есть, пардон, просто завтрак: хлеб, сыр и яблочный сидр.
– Этот сидр сделан из молодильных яблок, – сказала Скади. – Много веков назад, когда мой отец похитил богиню Идунн, мы пустили часть ее яблок на сидр. Он уже довольно сильно разбавлен и не сделает вас бессмертными, но дарует выносливость, и Нифльхейм вас не убьет.
Я осушил свой кубок. Сильно одаренным выносливостью я от этого себя не почувствовал, но ощутил щекотку на языке, а в животе будто принялись шипеть и лопаться пузырьки газа.
