Это не было воспоминание об исследовании лекарства, проводилось под руководством его матери в другом месте. Я видела то, что делали с Клэнси в Термонде. Его изучали как редкое животное так же, как изучали того Красного. Как Нико.
На мое лицо опустили пластиковую маску, и легкие заполнил до тошноты сладкий воздух. Действие наркотика на нервную систему будто приглушило все ощущения.
Однажды Клэнси сказал мне, что во время процедур детей не отключали полностью, оставляя их только одурманенными, чтобы автоматика могла лучше отслеживать как функционирует их мозг в норме и как на него влияют пси-способности. Скрежет медицинских устройств отражался эхом от синих плиток, которыми был выложен пол в Термонде, и из-за этого казалось, будто он звучит отовсюду. Вокруг меня их скопилось множество таких в ожидании своей очереди. Мне никак не удавалось проглотить слюну, во рту ворочался сухой, тяжелый язык, а слюна с потрескавшихся, опухших губ стекала на маску, которую на меня надели.
Огненная вспышка пронзила меня внезапно, пронизав весь позвоночный столб, разрывая тело и оставляя меня задыхаться от боли. Это было словно разряд статического электричества, только в тысячу раз сильнее. Мне не удавалось контролировать свое тело, которое то напрягалось, то расслаблялось, то напрягалось, то расслаблялось.
– Попробуй еще раз, теперь… – Приземистая фигура, недовольно вскрикнув, отпрыгнула от стола. Запах хлорки сменился вонью мочи, крови и горелого мяса. Меня бы тоже вырвало, если бы в желудке хоть что-то еще оставалось. Я бы отдала все, чтобы подавиться собственной рвотой и умереть. Я вспыхнула от унижения, когда один из ученых махнул рукой медсестре, чтобы она привела меня в порядок и они смогли начать заново.
Я тебя убью – я убью вас, всех вас… Слова исчезли, когда мое сознание отгородилось искрящейся стеной чистой, обжигающей белизны.
Мне удалось отвести взгляд от подковообразной флуоресцентной лампы до того, как ее свет залил всю комнату и совершенно меня ослепил. Меня снова окружали белые халаты и планшеты с бумагами, звяканье металлических инструментов о металлические лотки, проклятое «бип-бип-бип» сердца, которое не хотело сдаваться. Женщина, стоявшая передо мной, отступила в сторону и что-то включила – музыку, Beatles, все запели: «Я буду держать тебя за руку, я буду держать тебя за руку», радостные голоса, жизнерадостная мелодия. Один из ученых начал подпевать не в такт, когда мой череп разорвала еще одна вспышка раскаленной добела боли.
Когда мое зрение снова прояснилось, тьма по краям зрения отступила, мое тело по-прежнему стонало от боли, но вокруг было темно, восхитительно темно, и подо мной была ткань, а не сталь. Кончено.
– …выйдет хороший отчет о прогрессе…
– …осторожно корректируем лечение… в хороших руках… лечение… действует…
Коренастый лысеющий доктор обменялся рукопожатием с человеком в пиджаке… какого он был цвета? Не-синий… не-синий… Паника нарастала, поглощая мое сознание, пытавшееся найти слово. Человек в куртке снял маску. Я вижу бороду. Я вижу нос. Все знакомое. Голова болит – нет имени, только лицо. Лицо рядом с Отцом. Телефон. Отчет. Отчет обо мне ему. Помогите. Помогите. Помогите.
Поднять руку – поднять руку – пытаться. Не пойдет, не без… не без меня. Слова ломались на части и рассыпались в моем сознании, оставляя звуки. Буквы. Язык не двигается. Руки не двигаются. Боль – горит, все горит…
В поле зрения появился небольшой силуэт, и соседняя койка заскрипела. Теперь он шел ко мне. Это было безопасно. Нико, Нико, помоги.
Холодная ткань касается моего лица, протирает его. Мои руки. Шею. Осторожно. Осторожно, Нико. Головная боль, мягкие прикосновения, кончики пальцев. Меня подняли, просунули руки в рукава, натянули рубашку через голову. Подержали. Теплое сердце. Горящие темные глаза. Безопасность. «Все в порядке. Я здесь». Чашка касается губ. Вода. Металл касается губ. Не-вилка… не-вилка… как это… ложка. Ложка. Сладкое. Металл.
Нико. Ни-ко-лас.
Я плачу.
Теплый Нико.
Я плачу.
Глава двенадцатая
Я вырвалась из воспоминания, отталкивая его от себя. Выйти оказалось сложнее, чем войти. Я не могла понять, куда иду, не могла сориентироваться. Идти вперед – значило снова увидеть этот ужасный момент, бритую голову Нико, его исхудалое тело, выражение его лица, от которого сжималось сердце. Я не хотела видеть все это снова, но не избежать этого было бы невозможно Так что я устремилась в другую сторону, но тут же обнаружила, что это все равно что продираться через колючую проволоку. В каком бы направлении я ни двигалась, пытаясь высвободиться, путь был отрезан, его преграждала боль.
Когда я наконец вернулась в безопасное пространство своего собственного сознания, я стояла на коленях, упираясь лбом в стекло, и делала один судорожный вдох за другим.
– Ну что, хватит с тебя? – сердито спросил Клэнси. Он весь взмок и дрожал, почти шатался. – Ты довольна?
Не знаю, как я это сделала. Не знаю. Я просто отсоединила свое сознание от всего, что я видела, очистив свой голос от малейших проявлений чувств.
– Нет.
Он резко повернулся.
– Я уже знала, как выглядят исследования в Термонде. – О боже… о мой бог. Я почувствовала себя так, будто меня вот-вот вывернет наизнанку. То, что сделали с его мозгом, пусть даже ненадолго… – Предполагалось, что ты докажешь мне, что само лекарство – это тоже пытка.
– Моя мать создала лекарство на основе этих исследований. На основе электрических ударов. Ты думаешь, я не знаю, что ты на самом деле пытаешься сделать? – бросил он. – Что я настолько глуп и покажу тебе, как на самом деле выглядит процедура лечения, или выдам, где моя мать?..
Он знает. Он знает, где она.
Клэнси побрел к своей койке. Связь между нами была еще прочной, чтобы меня на мгновение поразило ощущение обиды и негодования, клубившееся в его душе. Он должен был остановиться, я хотела, чтобы он остановился. Замерев неподвижно, я потянулась обратно в глубины его сознания, позволив своей цели вести меня, обходя его воспоминания – в ту часть, которая искрилась жаром и энергией.
Клэнси застыл: мышцы, тело, лицо обратились в камень. Клэнси не шевелился, пока не двигалась я, и его движения были лишь отражением моих. Как будто дергаешь за нити: каждое прикосновение к этой части его сознания вызывало у него какую-то новую реакцию. Я управляла им как куклой, не обращая внимание на его попытки высвободиться.
Вот оно – вот что он чувствовал каждый раз, когда играл с кем-то из нас. Голова идет кругом от возможностей.
Но на самом деле я была не там, куда мне было нужно попасть – мне нужно было каким-то образом перенаправить себя, вернувшись в его воспоминания, но я не знала, как убраться из этой части его сознания, из этой тьмы, которая удерживала меня…
