Я подумала о диске, который Лиам принес для меня, о записке, которая по-прежнему была спрятана внутри, и почувствовала, как разрываюсь между желанием войти и порывом немедленно сбежать обратно в спальню, забраться под одеяло и притвориться, что меня нет.
Лиам был не один. Какая-то девочка работала за столом у противоположной стены, но я не видела, чем она занята. Несколько детей играли на полу в карты на расстеленном одеяле. Странно, что они выбрали это место, а не просторную комнату на первом этаже, где было гораздо теплее и можно было сесть за стол.
Я сделала шаг вперед, обхватив себя руками и потирая предплечья. Подошва ботинка к чему-то прилипла. Я посмотрела вниз и тут же отпрыгнула в сторону. Огромный белый полумесяц. Похоже, его нарисовали совсем недавно.
Лиам сидел на корточках, спиной ко мне, и возился с мотоциклом, который мы нашли. Серая корка грязи исчезла, и отполированные серебристые детали блестели, контрастируя с черными панелями, которые он тоже отчистил. Мотоцикл выглядел так, будто его только что привезли домой после покупки.
Поднявшись, парень потянулся за куском плотной пленки и начал оборачивать ею сиденье, закрывая порванную кожу.
– Мне нравится, что ты сделал с этим местом! – Я попыталась перекричать Мика Джаггера. Приемник стоял рядом, но мне почему-то показалось, что я не имею права сделать звук тише. Обычно музыку включают так громко, чтобы утопить в ней все и вся, чтобы ритм окружил тебя, словно щит.
Лиам вскочил, застигнутый врасплох. На его белой рубашке виднелись пятна масла и пыли, и он даже ухитрился испачкать лоб и щеку. Парень смотрел на меня, и в его обезоруживающем взгляде я видела одну только доброту. И я невыносимо сильно захотела подойти к нему, взять в руки его лицо и целовать его, целовать и целовать, пока его беззаботная улыбка не вернется. Так сильно, что я забыла обо всем, и о том, почему не могу это сделать. Я все еще думала о лопнувших шинах, носках и песнях Beach Boys, пока он не спросил:
– Что случилось?
– Ничего, – выговорила я. – Я просто… просто беспокоилась, что, когда выключили свет, ты все не возвращался. Я хотела…
– Убедиться, что я не сбежал? Правда? – Лиам уже снова повернулся к мотоциклу, но вдруг остановился, хлопнув рукой ко лбу. – О черт. Я ведь так и сделал, да? Это было… не в Нэшвилле, верно?
Небольшой пузырь приятных воспоминаний лопнул, как всплывший на поверхность пузырек воздуха.
– Это было в Оклахоме, в национальном парке.
– Верно. Верно. Те последние дни все в тумане. Как раз перед тем, как ты… – Он неловко махнул рукой. – Прости. Хорошо бы добыть сюда часы.
Мой взгляд скользил по его лицу, профилю, линии подбородка, и страшная догадка пригвоздила меня к полу: Мне здесь не рады.
– Ну ладно, хорошо, – сказала я, добавив в голос нотки пугающей жизнерадостности. – Ладно… мне тогда просто нужно… нужно идти…
Когда я наконец договорила эту фразу, у меня першило в горле, все сказанное прозвучало полной бессмыслицей. Глупо, так глупо. Я хотела иметь личное пространство? И я не все готова была с ним обсуждать, а теперь казалось, будто я вообще разучилась с ним говорить.
Я отвернулась, но музыка вдруг стала тише.
– Я думаю называть ее Прелестной Ритой. Что думаешь?
Несмотря ни на что, я почувствовала, что улыбаюсь.
– Как в песне The Beatles
[13]?
Лиам взобрался на сиденье мотоцикла, вытянув перед собой ноги, и скрестил руки на груди. Вот это и есть лучшее, что я когда-либо видела. Впервые за несколько месяцев Лиам напоминал себя прежнего: от непокорных волос, которые он постоянно приглаживал рукой, до низко посаженных джинсов, перехваченных ремнем на бедрах.
– Подходит, верно? – спросил он, продемонстрировав мне самую незаметную, самую милую улыбку.
– А разве Рита – не работница автостоянки? – спросила я, подходя к нему обратно, ощущая, как сердце колотится о грудную клетку.
Лиам так пристально смотрел на меня, что я чуть не споткнулась, запутавшись в своих непослушных ногах. И когда он протянул ко мне руки, я готова была взорваться от мгновенно затопившего меня тепла.
Я шагнула в его объятия и прислонилась к его плечу.
– Верно, – согласился он тихо. – Но она такая милая.
Мои ладони скользнули по его спине. Его кожа была такой теплой, как я и представляла. Я хотела спросить его о поездке, о том, с кем они встречались. Но на самом деле я просто хотела чувствовать, как он обнимает меня, целует мои волосы, щеку.
Я отклонилась назад и посмотрела ему в лицо. Лиам сунул руку в задний карман моих джинсов. Он не отрывал от меня глаз, а я попыталась оттереть масло с его лица.
– Черт, – он с усмешкой качнул головой. – Сильно вымазался?
Ты идеален. Мой взгляд и пальцы скользнули ниже, к бледному шраму в правом уголке рта, и я ощутила первое прикосновение чего-то темного, давящего, скрытого где-то на задворках сознания.
– Откуда у тебя это шрам? – спросила я. Мне нужно было услышать это от него – как подтверждение того, что я подсмотрела в памяти Коула. – Я никогда раньше тебя не спрашивала.
– И хорошо, – откликнулся Лиам, поймал мою руку и сжал ее. – Ничего веселого в этом нет. Этот шрам у меня с детства. Коул сказал, что он столкнул меня со своей кровати. Тогда-то я его заработал.
Я прикрыла глаза и тихонько выдохнула. И когда Лиам поцеловал меня, я позволила этому наслаждению прогнать правду прочь.
– Коул сказал, ты позвонил Гарри, чтобы тот помог узнать, куда перевезли Кейт, – сказала я. – Спасибо! Огромное тебе спасибо. Я же знаю, ты пытаешься держать родителей подальше от всего этого.
Лиам рассмеялся.
– Как будто я могу помешать Гарри или маме впутываться в неприятности. История Зу это вполне убедительно доказала.
– Тебе удалось поговорить с ними?
– Ага, я использовал один из запасных одноразовых телефонов, – кивнул он. – Было чудесно услышать их голоса. С тех пор, как мы последний раз разговаривали, кажется, прошла вечность.
Я гладила его по руке. Я была от него в восторге – совершенно искренне, намного сильнее, чем ожидала от себя. По крайней мере, настолько, чтобы не обращать внимания на мелкие уколы зависти в моем сердце, которое по-прежнему страдало.
– Я боялся, что Коул не примет помощь от Гарри, – продолжил Лиам. – Эти двое бодаются с самого первого дня.
– Почему? – удивилась я.
Если Коул ненавидел своего биологического отца так сильно, как я думаю, что же не устраивало его в Гарри?
Парень пожал плечами.
– Когда мы были младше, Коул уже тогда демонстрировал крутой нрав, а у мамы, после всего, что случилось с нашим биологическим папочкой, не хватало жесткости, чтобы его приструнить. Так что этим пришлось заняться Гарри. Он прекрасный, любящий, невероятно веселый человек, но он может быть строгим. Он провел много лет на военной службе.
