Наконец я все понимаю.
Это ее мать.
Я вспоминаю лицо собственной матери за несколько секунд до ее смерти. «Крепись, девочка моя», – были ее последние слова.
Будь проклят этот мир за то, что он делает с матерями! За то, что он делает с дочерьми… Будь проклят этот мир за то, что силу в нем мы можем обрести только через страдание и утраты. За то, что наши сердца снова и снова вырывают у нас из груди. Будь проклят этот мир, который вынуждает нас выживать!
Я наконец поднимаю глаза и встречаюсь взглядом с книжницей. Все это время она смотрела на меня. Мы обе молчим. Но в этот миг она видит мое сердце – а я вижу ее сердце.
– Ну, что ты решила? – Лайя из Серры протягивает мне руку.
И я пожимаю ее.
58: Ловец Душ
Обычно призрак не сразу начинает говорить о своем страдании. На это требуется несколько дней, а то и месяцев. Он тяжело переживает свою боль, каждое воспоминание, испытывает приступы гнева и тоски, но самое первое, что он чувствует при попадании сюда – это страх.
Большинство призраков покидает Земли Ожидания довольно быстро. Но в некоторых случаях, когда преступления умершего слишком велики, Маут не отпускает его, пока тот полностью не раскается во всех причиненных им страданиях, не прочувствует эту боль на себе.
Так обстоит дело с призраком Маркуса Фаррара.
Рядом с ним постоянно пребывает его брат, безмолвный и терпеливый. Последние три месяца Зак провел, прикованный к своему живому брату-близнецу, и у него было достаточно времени, чтобы раскаяться за свои грехи. Теперь он просто ждет, когда его брат будет готов к отправке.
Наконец настает день, когда Маут решает, что Маркус уже достаточно страдал здесь. Близнецы тихо приближаются ко мне, подходят с двух сторон. Я заглядываю в них и не вижу ни гнева, ни боли, ни одиночества. Они пусты и готовы к отправке.
Я веду этих призраков к реке и останавливаюсь, чтобы заглянуть к ним в души. Я бесстрастно перебираю их воспоминания и нахожу то, что нужно – счастливый день, когда они, двое детей, лазали по крышам в Силасе, еще до отправки в Блэклиф. Отец тогда подарил им воздушного змея, и они учились его запускать. Ветер был хороший, и змей взлетал высоко в небеса.
Я посылаю братьям это воспоминание, чтобы они спокойно вошли в реку и больше не тревожили меня. Я забираю их темноту – ту, которую взрастил в них Блэклиф, – и Маут поглощает ее. Куда она девается потом, я не знаю. Подозреваю, что эта тьма имеет какое-то отношение к черным водам моря, которые я видел, когда говорил с Маутом, и к чудовищам, населяющим это море.
Когда я снова смотрю на близнецов, я вижу двоих детей, незапятнанных миром. Крепко держась за руки, малыши вступают в воду одновременно.
Дни летят быстро. Соединившись с Маутом, я перемещаюсь среди призраков, обращаю внимание сразу на всех и успеваю везде. Это дается мне так легко, как будто я создан из воды, а не из плоти. Джинны злятся при виде силы Маута и пытаются недовольно ворчать на меня, как раньше. Мне удается мгновенно заткнуть их одной силой мысли, так что больше они не создают мне проблем.
По крайней мере, сейчас.
Примерно через неделю после моего возвращения в Земли Ожидания я вдруг ощутил присутствие чужака в моих пределах, на севере Леса, неподалеку от Дельфиниума. Через мгновение я уже понял, кто это пришел.
Оставь, говорит Маут в моей голове. Не ходи. Ты же знаешь, что встреча с ней не принесет тебе радости.
– Я хотел бы объяснить ей, почему я тогда ушел, – говорю я. Я полностью свободен от привязанности к ней, но порой в памяти все еще возникают странные образы, которые меня тревожат. – Возможно, если она поймет мое объяснение, то сама перестанет искать встреч со мной.
Я чувствую вздох Маута, но больше он ничего не говорит. Где-то через полчаса я уже на месте и вижу ее фигурку среди деревьев. Она беспокойно ходит туда-сюда по поляне. Она одна.
– Лайя.
Она оборачивается, и при виде ее лица в моей душе что-то шевелится. Старое воспоминание… Поцелуй. Сон. Ее волосы под моими пальцами, струящиеся, словно шелк. Ее горячая кожа под моими ладонями.
За моей спиной шепчут призраки, и в шуме их голосов образ Лайи угасает. На смену приходит другое воспоминание – о мужчине, который некогда носил серебряную маску. И когда он был в маске, то ничего не чувствовал. Сейчас я мысленно снова надеваю эту маску.
– Твое время еще не пришло, Лайя из Серры, – говорю я. – Тебе здесь не место.
– Я просто думала… – она передергивает плечами. – С тобой все в порядке? Ты тогда так быстро ушел.
– Тебе нужно уходить.
– Что сталось с тобой? – шепчет Лайя. – Ты же говорил, что мы могли бы быть вместе. Говорил, что мы найдем какой-нибудь способ. А потом… – она непонимающе качает головой. – Почему все так?
– Тысячи человек по всей Империи погибли не из-за карконов, а из-за призраков. Потому что призраки вселялись в живых людей, и те, став одержимыми, творили ужасные вещи. Ты знаешь, как призракам удалось сбежать?
– Но разве… разве Маут…
– Они сбежали, потому что я не смог удержать границу. Не выполнил свой долг хранителя Места Ожидания. Я ставил превыше этого долга все, что угодно – друзей, семью, чужих людей… Тебя, в конце концов. И поэтому граница пала.
– Но ты не виноват. Тебя некому было научить, – она делает глубокий вдох, сжимает руки. – Не поступай со мной так, Элиас. Не оставляй меня. Я знаю, ты там, глубоко внутри. Прошу тебя, вернись ко мне. Ты нужен мне! Нужен Кровавому Сорокопуту и кочевникам.
Я подхожу к ней, беру за руки, заглядываю в лицо. Все чувства, которые я хотел бы при этом испытать, слишком притуплены постоянным присутствием Маута и шепотом призраков.
– Твои глаза, – она гладит меня по лбу. – Они такие же, как у нее.
– Как у Шэвы, – киваю я. Так и должно быть.
– Нет, – Лайя качает головой. – Как у Коменданта.
Эти слова беспокоят меня, но беспокойство тоже исчезнет. Совсем скоро.
– Элиас – тот, кем я был, – говорю я. – Теперь я Ловец Душ. Я – Бану аль-Маут, Избранник Смерти. Но не отчаивайся. В конце концов, все мы – недолгие гости в жизнях друг друга. И ты скоро забудешь, что я заходил в гости в твою жизнь. – Я наклоняюсь и целую ее в лоб. – Будь счастлива, Лайя из Серры.
Я отворачиваюсь и слышу за спиной ее плач, идущий из самой глубины раненного предательством сердца.
– Возьми это, – окликает она меня. Голос ее дрожит, лицо мокро от слез. Она срывает с руки деревянный браслет и бросает его мне в руки. – Он мне больше не нужен.
А потом она разворачивается и бежит к лошади, ожидающей ее среди деревьев. Несколько мгновений – и я остаюсь один.
Браслет все еще хранит тепло ее тела. Когда я касаюсь его, какая-то часть меня в ярости бьется о запертую дверь, требуя выпустить на волю. Но всего через несколько секунд я качаю головой и успокаиваюсь. Ярость уходит. Наверное, стоит оставить браслет здесь, в траве. Он мне не нужен, как не нужен и ей.
