Я замечаю, что кручу на пальце отцовское кольцо. Кольцо клана Аквилла. Иногда при взгляде на него я могу различить кровь, проникшую между перемычками печати. Кровь, которая забрызгала мое лицо и доспехи в тот день, когда Маркус перерезал горло моему отцу.
«Не думай об этом». Я кручу кольцо, его присутствие на пальце немного успокаивает. «Даруй мне стойкость клана Аквилла, – прошу я его. – Помоги мне одержать победу над врагом».
Вскоре я добираюсь до цели – это большой парк возле Архивного Чертога. В это время суток я ожидаю застать Чертог темным, но в нем горит более дюжины ламп – архивариусы допоздна сидят за работой. Массивное здание с колоннами впечатляет своими размерами и простотой архитектурного стиля. От него веет покоем и уверенностью. Сама история хранится здесь: генеалогические списки, записи дат рождения, смертей, назначений, договоров, торговых соглашений и законов.
Если Император – сердце Империи, а народ – ее кровеносные сосуды, то Архивный Чертог – это ее память. Как бы плохо я себя ни чувствовала, это место воодушевляет меня, напоминает обо всех достижениях меченосцев за пять веков существования Империи.
– Все Империи рано или поздно гибнут, Кровавый Сорокопут.
Когда из глубокой тени выходит Каин, я невольно тянусь к рукояти меча. Сколько раз я думала, что буду делать, когда настанет миг новой встреча с Пророком! Я представляла себя в этой сцене абсолютно спокойной и молчаливой. Не позволяла ему проникнуть в мой разум, была сильной и стойкой.
Но все мои благие намерения рассыпаются в прах, когда я вижу вблизи его проклятое лицо. Страстное желание свернуть его тощую шею обуревает меня. Я и не знала, что способна на такую сильную ненависть! В ушах звенит предсмертный крик Ханны: «Элли, прости меня!» и тихий голос моей матери, преклонившей колени перед казнью. «Крепись, девочка моя». Я так сильно сжимаю кулаки, что отцовское кольцо врезается мне в ладонь.
Я тяну меч из ножен – но рука моя словно замерзает и падает без сил, завороженная Пророком. Потеряв способность свободно двигаться, я злюсь и замираю от страха.
– Сколько злости, – тихо бормочет он.
– Ты сломал мою жизнь, хотя мог их всех спасти! Ты… ты чудовище.
– А ты кто такая, Кровавый Сорокопут? Как по-твоему, ты – не чудовище? – Капюшон Каина опущен, но из-под него виден блеск внимательных глаз.
– Ты другой, ты куда хуже, – выдыхаю я. – Ты такой же, как они. Как Комендант, Маркус и Князь Тьмы…
– О, но Князь Тьмы – вовсе не чудовище, дитя мое! Хотя порой он и совершает ужасные вещи. Он одержим своей скорбью и обречен жить, чтобы причинить большое зло. Как и ты. Я думаю, вы с ним очень похожи. Больше, чем тебе хочется думать. Ты многому могла бы научиться у Князя Тьмы, если бы он удостоил тебя своим вниманием.
– Я не желаю ничему учиться у таких тварей, как вы! – рычу я. – Потому что ты – настоящее чудовище, даже если…
– А ты – конечно же, само совершенство, верно? – Каин наклоняет голову к плечу с выражением искреннего любопытства. – Ты живешь, дышишь, ешь и пьешь на костях тех, кому повезло меньше. Твое существование возможно только за счет тех, кого ты считаешь ниже себя. Но почему, Кровавый Сорокопут, судьба выбрала тебя быть тираном, а не страждущей? В чем смысл твоей жизни?
– В благополучии Империи. – мне не следовало отвечать. Нужно было молчать и игнорировать его. Но привычка к подчинению старшим чинам у меня в крови. – Империя – смысл моей жизни.
– Возможно, – Каин пожимает плечами. Этот жест придает ему человечности, что даже удивительно. – По правде говоря, я пришел не за тем, чтобы вести с тобой философские споры. У меня есть послание для тебя.
Он вынимает из складок плаща конверт. При виде печати – птица, парящая над сияющим городом – я выхватываю письмо у него из рук. Это печать Ливии.
Открывая конверт, я краем глаза слежу за Пророком.
«Сестра, приходи ко мне как можно скорее. Ты мне нужна! Вечно твоя, Ливия».
– Когда она это отправила? – быстро спрашиваю я. – И почему решила передать письмо через тебя? Она ведь могла…
– Она попросила передать письмо, и я согласился. За любым другим посланником могла бы быть слежка. А это не соответствует моим интересам. И ее интересам тоже. – Каин протягивает руку и прикасается к моему покрытому маской лбу. – Всего тебе хорошего, Кровавый Сорокопут. Мы еще увидимся – перед твоим концом.
Он отступает в тень и исчезает. Из темноты появляется Харпер, сосредоточенный, стиснув зубы от ярости. Он так же сильно любит Пророков, как люблю их я, и у него тоже есть на это причины.
– Ты не должна допускать их в свой разум, – говорит он мне. – И Князя Тьмы тоже. Я могу научить тебя, как от них закрываться, если хочешь.
– Не откажусь, – отвечаю я. – Займемся этим по дороге в Навиум.
И вот мы стоим под балконом покоев Ливии, и поблизости нет ни одного солдата. Авитас остался внизу. Я напоминаю себе, что нужно как следует накричать на Фариса, капитана личной гвардии Ливии, за подобный беспорядок. Но тут я чувствую чье-то присутствие. Я не одна.
– Мир вам, Сорокопут, – говорит Фарис Канделан, выходя мне навстречу из коридора, ведущего в покои Ливии. Руки его подняты вверх, короткие светлые волосы взлохмачены. – Она вас ждет.
– Ты должен был, черт возьми, предупредить ее, что вызывать меня опасно.
– Я не могу приказывать Императрице, что ей делать, а чего не делать, – отвечает Фарис. – Моя задача в том, чтобы не дать никому навредить ей. Она всегда поступает так, как считает нужным.
Что-то в его интонации заставляет меня покрыться холодным потом. В два прыжка я оказываюсь рядом с ним и приставляю к его горлу кинжал.
– Осторожнее, Фарис, – шепчу я. – Любовные дела – личное дело каждого, но если Маркус заподозрит, что она ему неверна, он убьет ее. И все Отцы кланов дружно подтвердят, что он имел на это полное право.
– Не беспокойтесь на мой счет, – отзывается Фарис. – У меня есть девушка, красотка из Торговцев. Она ждет меня в квартале Ткачей. У нее такие бедра, равных которым я никогда не видел. Я бы и сейчас обнимал ее за талию, – он выдыхает с облегчением, когда я отпускаю его, – но кто-то же должен сторожить покои Императрицы.
– Не кто-то, а два гвардейца, – поправляю я. – Где твой напарник?
Из тени возле двери на свет выходит еще один гвардеец: нос его переломан в трех местах, кожа очень смугла, а голубые глаза, напротив, такие светлые, что почти светятся – даже из-под серебряной маски.
– Раллиус? Черт побери, неужели это ты?
Сильвио Раллиус отдает мне салют и усмехается – той самой усмешкой, от которой у девушек-подростков из патрицианских семей по всей Серре шли головы кругом. И моя голова тоже – пока я не узнала Раллиуса получше. Он был для нас с Элиасом героем, хотя и старше всего на два года. Единственный курсант-старшекурсник Блэклифа, который не был монстром по отношению к младшим.
