А быть скованным тебе нравится?
– О преисподняя, что вы со мной сделали? – выдыхаю я.
Смотри сам, Элиас Витуриас. Ты хотел узнать наши секреты. Они перед тобой.
Оковы внезапно спадают с меня. Деревья передо мной истончаются, земля поднимается, как морская волна. Эта волна затягивает меня – и я вижу себя на высоком холме, смотрящим на узкую долину, в которой течет Сумеречная Река.
И в этой долине я вижу десятки – нет, сотни – странных каменных строений. Это город, которого я никогда не видел. О нем никогда не упоминала Шэва. Он никогда не открывал себя передо мной на странной внутренней карте Земель Ожидания, которая находится у меня в душе. Город выглядит и ощущается совершенно заброшенным.
– Что это за место? – спрашиваю я.
В долину летит большая хищная птица, которая планирует под дождем. В когтях она держит какое-то маленькое извивающееся существо. Верхушки деревьев раскачиваются на ветру, как беспокойное море.
Это наш дом. В кои-то веки голоса джиннов звучат без злорадства. Наш единственный дом.
Маут тянет меня вперед, и я продвигаюсь сквозь пелену жары и высокие мокрые травы в сторону города, держа кинжал наготове.
Это место не похоже ни на один из городов, которые мне случалось видеть. Улицы его расположены концентрическими полукругами, в самом центре на берегу реки высится одно-единственное здание. Дома, мостовые – все здесь сделано из одного и того же странного черного камня. Он настолько черен, что я невольно наклоняюсь, чтобы прикоснуться к нему, пораженный глубиной его цвета.
Вскоре я убираю кинжал в ножны. Я видел достаточно кладбищ, чтобы сразу узнать особую атмосферу этого места. Здесь нет ни одной живой души. Даже призраков нет.
Хотел бы я исследовать каждую улочку этого города. Особенно меня притягивает огромное здание на берегу. Оно даже больше, чем императорский дворец в Антиуме, и в сто раз красивее. Каменные блоки соединяются друг с другом в такой безупречной симметрии, что понятно – это работа не человеческих рук.
Здесь нет ни колонн, ни орнаментов, ни куполов. Архитектура Империи, Маринна и кочевников отражает душу своих создателей. Города людей смеются и плачут, кричат и скалятся. А этот город – одна сплошная нота, чистая, совершенная нота пения. И он поет так могуче, что его пение почти разрывает мне сердце.
К главному зданию ведет невысокая лестница. Под моей рукой массивные двери раскрываются так легко, будто их петли были только что смазаны. Внутри сразу же вспыхивает три дюжины факелов, горящих голубым огнем.
Тут я замечаю, что стены, которые, казалось бы, сделаны из черного камня, вовсе не темные. Они отражают свет факелов, как вода отражает свет солнца, и вся комната приобретает глубокий сапфировый цвет. Хотя огромные окна открыты, шум шторма за стенами здесь едва слышится, как далекий ропот.
Я никак не могу разобраться, для чего предназначалось это здание. Его размеры говорят о том, что здесь должны были проходить большие собрания. Но в зале только одна длинная лавка, пересекающая его поперек.
Маут толкает меня вверх по лестнице, через длинную анфиладу залов – в другую комнату с большим окном. В ней стоит запах реки и дождя. От света факелов комната становится белой.
Я поднимаю руку, чтобы прикоснуться к стене. Стена оживает, на ней проявляются смутные образы. Отдергиваю руку – и образы исчезают.
Я быстро прикасаюсь к стене снова и вглядываюсь в картины. Сначала я не могу понять, что на них изображено. Какие-то животные играют друг с другом. Листья кружатся на ветру. Дупла на деревьях обращаются в улыбающиеся лица. Эти образы напоминают мне Маму Рилу, я будто слышу ее голос, когда она рассказывает сказку. И тогда я понимаю: все эти картины – сказки для детей. Здесь жили дети, но не человеческие.
Наш дом, – сказали джинны. Значит, здесь была детская для маленьких джиннов.
Я прохожу из комнаты в комнату, поднимаюсь по лестницам на самый верх здания и останавливаюсь в круглой беседке на крыше, откуда открывается вид на город и реку.
Когда я касаюсь стен, в них снова всплывают образы. На этот раз это картины, изображающие разные виды города. В окнах колышутся занавески из оранжевого, желтого и зеленого шелка. На клумбах растут цветы, похожие на драгоценные камни. Гул радостных голосов напоминает о минувших счастливых временах.
По городу ходят его жители, одетые в дымно-черные одежды. Я различаю женщину с темной кожей и кудрявыми волосами, похожую на Декса. У другой – бледная кожа и светлые прямые волосы, как у Кровавого Сорокопута. Некоторые прохожие худощавы, другие – более полные, как Мама Рила до того, как попала в руки Империи. Но каждый прохожий движется с особой грацией, которую я до этого видел только в движениях Шэвы.
Никто из жителей города не идет в одиночку. Каждый окружен призраками.
Я замечаю мужчину с рыжими волосами и таким прекрасным лицом, что оно завораживает даже меня. Он окружен призраками детей и постоянно говорит с ними ласково, с любовью, которая пронизывает все его существо.
Я не различаю слов, но интонации ни с чем не спутать. В его речи звучит бесконечная любовь к призракам. Не осуждение, гнев или желание что-то выведать… И призраки, окружающие его, один за другим входят в реку – спокойные и умиротворенные, не задерживаясь долго на берегу.
Неужели это, в конце концов, и есть секрет работы Шэвы? Я просто должен давать призракам свою любовь, и она поможет им совершить переход? Не может быть. Это же противоречит всему, что она говорила мне о подавлении чувств!
Однако здешние призраки так спокойны! Даже более спокойны, чем они были при жизни Шэвы. Я не чувствую атмосферы страдания, которая всегда присутствует в Землях Ожидания. А еще призраков куда меньше. Небольшими группами они послушно следуют за созданиями в черном.
А одинокого Ловца Душ они постоянно осаждают десятками… нет, сотнями.
Из домов выходят новые жители, чьи тела похожи формой на человеческие, но состоят из черно-красного пламени, свободного и прекрасного. Я вижу детей, которые из подобия человеческих превращаются во всполохи пламени – и обратно, со скоростью трепетания птичьих крыльев.
Когда Ловцы Душ и их призрачные эскорты проходят мимо, остальные джинны расступаются перед ними и почтительно кланяются. Дети смотрят на Ловцов издалека, раскрывая рты. Они шепчутся между собой, и их поведение напоминает мне то, как ведут себя дети меченосцев, когда мимо них проходит Маска. Здесь и благоговейный страх, и уважение, и зависть.
Ловцы Душ не изолированы от прочих. Они разговаривают с другими, обмениваются репликами. Женщина-ловец улыбается пробегающему мимо ребенку, который на миг превращается в язычок пламени, а потом опять в человека, и в это время взрослый джинн ловит его за рукав. У них есть семьи, супруги, дети.
Перед моими глазами вспыхивает образ Лайи: мы с ней вместе, у нас общий дом, семья… Возможно ли такое чудо?
