Небеса, что за чушь я несу! Но как Сорокопут я обязана всегда выступать на стороне Императора.
По крайней мере до тех пор, пока я его не убью.
Едва я вхожу, на меня обрушивается боль Ливии. Я чувствую ее страдание, ее горечь. А подо всем этим – биение быстрого маленького сердечка ребенка, который, к счастью, не знает, что за чудовище сидит рядом с кроватью его матери.
Лицо у моей сестры мертвенно-белое, она прижимает одну руку к животу. Маркус, вытянув ноги, сидит на кресле рядом с ней и ласково, как влюбленный, гладит ее по другой, свободной руке.
Но я тут же понимаю, почему рука Ливии выглядит так странно. Она лежит под неправильным углом, потому что Маркус только что сломал ее.
Император поднимает на меня свои желтые глаза.
– Давай-ка, исцели ее, Кровавый Сорокопут, – приглашает он. – Хочу посмотреть, как ты это делаешь.
Я не трачу времени на раздумья о том, как сильно я ненавижу этого человека. Просто быстро начинаю петь песнь Ливии, не в силах больше выносить ее боль. Ее кости соединяются, срастаются, снова становясь целыми и здоровыми.
– Интересный трюк, – мертвым голосом говорит Маркус. – А на тебе самой он сработает? Например, если я потребую дать мне твой боевой молот и переломаю тебе колени, ты сможешь сама себя исцелить?
– Нет, – спокойно отвечаю я, хотя внутри у меня все горит от омерзения. – Себя саму я исцелить не могу.
Он грустно качает головой.
– А если я переломаю колени ей, ты сможешь ее починить своей песней?
Я в ужасе смотрю на него.
– Отвечай мне на вопрос, Сорокопут. Иначе я сломаю ей и вторую руку.
– Да, – отвечаю я сквозь зубы. – Да, я смогу ее исцелить. Но она – мать твоего ребенка…
– Она – патрицианская шлюха, которую ты мне подсунула в обмен на твою никчемную жизнь, – цедит Маркус сквозь зубы. – Единственное, зачем она нужна – это чтобы выносить моего наследника. А когда он наконец родится, я вышвырну ее… я ее… – Маркус так стремительно бледнеет, что становится страшно. Он издает полукрик, полурев, сжимает кулаки так, что ногти вонзаются в ладони. Я оглядываюсь на дверь, ожидая, что Раллиус и Фарис вот-вот ворвутся на помощь своему Императору, с которым все так плохо.
Но они не врываются. Возможно потому, что надеются – плохо ему из-за меня.
– Хватит! – кричит он, но обращается не ко мне и не к Ливии. – Ты же сам сказал мне это сделать! Это все ты! – Он хватается за голову и издает животный крик боли.
– Исцели вот это, – он хватает меня за руку, едва не ломая мне пальцы, и прижимает ее к своей голове. – Исцели меня!
– Я… я не…
– Исцели меня! Или, клянусь небесами, когда срок приблизится, я вырежу своего ребенка из брюха твоей сестры, пока она будет еще жива! – Он хватает меня и за левую руку, и прижимает ее к другому своему виску, так вцепляясь в мои запястья, что я стону от боли. – Исцели меня сейчас же.
– Сядьте, – никогда в жизни я так не желала кого-нибудь убить. Я на миг задумываюсь, можно ли использовать мою целительную силу для убийства. Могла бы я песней раздавить его кости внутри тела? Остановить его сердце?
Небеса, я не имею понятия о том, как лечить безумие. Как исцелить человека от галлюцинаций? И только ли галлюцинации его мучают? Где находится болезнь? У него в сердце или в голове?
Все, что я могу сделать – это начать искать его песню. Сначала я дотягиваюсь до его сердца, но оно кажется совершенно здоровым, бьется равномерно, такое сердце может биться еще много лет. Я исследую разум и наконец вхожу в его душу. Это ощущается так, будто я ступила в отравленное болото. Тьма. Боль. Гнев. И всепожирающая пустота. Я невольно вспоминаю Кухарку, но ее внутренняя темнота иная. Она ощущалась как ничто, а то, что живет в Маркусе, пульсирует болью.
Я пытаюсь очистить его разум от этой боли и ярости, но у меня ничего не получается. Я могу только поймать отблеск чего-то очень знакомого: истаявший облик, желтые глаза, темные волосы, печальное лицо. Он мог бы стать куда более великим, чем он есть, если бы только послушал меня. Закариас?
Эти слова кто-то будто прошептал мне на ухо, но я не знаю, кто именно. Небеса, во что я позволила себя втянуть? Помоги мне, беззвучно кричу я, не зная сама, к кому обращаюсь. Может быть, к отцу. Или к маме. Я не знаю, что мне делать.
– Прекрати.
Это не просьба, а приказ, и при звуке этого голоса даже Маркус удивленно оборачивается. Такой голос нельзя игнорировать даже главе Империи Меченосцев.
Посреди комнаты стоит Князь Тьмы. Окна закрыты, дверь тоже. Выражение ужаса на лице Ливии говорит мне, что она тоже никак не причастна к появлению здесь джинна.
– Она не может исцелить тебя, Император, – говорит Князь Тьмы непререкаемым тоном. – От твоего страдания нет исцеления. Потому что призрак твоего брата реален. Пока ты не подчинишься его воле, он будет тебя преследовать.
– Ты… – Впервые за долгие годы лицо Маркуса выражает что-то отличное от злобы и ненависти. Он выглядит перепуганным. – Так ты знал! Зак сказал, что в твоих глазах он увидел будущее. Посмотри на меня. Посмотри теперь на меня! И скажи мне, какой будет моя смерть.
– Я не покажу тебе твоей смерти, – говорит Князь Тьмы. – Я покажу тебе только самые темные моменты твоего будущего. Твой брат тоже видел такие моменты своей жизни. Скоро ты встретишься с худшим, чего только можно ожидать, Император. Оставь в покое Сорокопута. Оставь императрицу. Займись наконец своей Империей, иначе выйдет, что твой брат погиб понапрасну.
Маркус пятится от Князя Тьмы к двери и бросает на меня взгляд, полный ненависти. Этого взгляда достаточно, чтобы я поняла – со мной он еще не закончил. Пошатываясь, Маркус переступает порог и закрывает за собой дверь.
Я оборачиваюсь к Князю Тьмы, все еще дрожа от того, что видела в душе Маркуса. На губах моих дрожит все тот же вопрос: «Что за игру ты ведешь со мной?» Но я не должна его задавать.
– Это не игра, Кровавый Сорокопут, – отвечает джинн на незаданный вопрос. – Это нечто противоположное. Ты скоро все поймешь.
34: Элиас
До прибытия меченосцев осталось двенадцать часов. Двенадцать часов на то, чтобы подготовить к бою несколько тысяч кочевников, которые сейчас в плохой форме. Двенадцать часов на то, чтобы переправить в безопасное место детей и раненых.
Если бы было, куда бежать, я попросил бы кочевников попросту скорее убраться отсюда. Но к востоку лежит море, к северу – Лес. А с юга и запада надвигаются меченосцы.
Маут тянет меня, и его тяга становится все сильнее с каждой минутой. Я знаю, что должен возвращаться в лес. Но если я не сделаю что-нибудь, здесь погибнут тысячи кочевников. А значит, Земли Ожидания наводнят тысячи новых призраков, и мое положение станет еще хуже.
