«Умри!»
Светоч захрипел, а затем, все так же глядя на меня широко распахнутыми глазами, рухнул на колени, после повалился на бок, сотрясаясь в агонии. Агония была недолгой, а кровь, присущая им, алая с синеватыми прожилками, хлынула изо рта, ушей и глаз.
Маленький ребенок, что лежал под стеной полуразрушенного дома, мучился дольше, но и он затих почти сразу после смерти высшего. Я почувствовала, как оборвалась его жизнь, и медленно обернулась – ребенок погиб не один, рядом с ним, в последней и отчаянной попытке его спасти, умерла молодая мать, в шаге от них был проткнут и пришпилен к стене частью разваленного постамента отец… Содрогнувшись, я огляделась и осознала масштаб трагедии – это был вечер, и, похоже, центральная площадь города, где гуляли семьи с детьми, как темные, так и человеческие. Судя по количеству трупов, разбросанных по площади, гуляние сегодня было массовым…
Могла ли я развернуться и уйти, оставив людей и темных гибнуть?
Если бы я знала, чем придется заплатить в итоге, я бы подумала трижды… четырежды… много раз. Но я не знала. Все, что мне было известно, – будет больно. Мне.
Первый раз боль взял на себя Аршхан, второй раз частично поглотил кесарь, а вот сейчас она целиком и полностью достанется мне. И все, о чем я сейчас думала, – о своей потере. О своей боли. О своей магии, которая, и я безумно надеялась, поможет мне поднять всех – и тэнетрийцев, и людей. На миг мелькнула мысль, что, возможно, стоило бы подождать кесаря… Но следом за ней пришла иная – кесарь сумел оживить лишь детей этого мира, своих пресветлых сторонников возродить он не смог. Мы с ним не смогли. И то, что я собиралась сделать сейчас, было бы сложно обозначить иным словом, кроме как безумие, но я опрометчиво полагала, что рискую лишь собой.
И, медленно обернувшись, тихо позвала:
– Адрас.
Принц Мрака стоял близко, ему хватило всего лишь шага, чтобы подойти ко мне.
– Будет больно, – прошептала я, глядя на разрушенную площадь и понимая, что, если с кем и готова попробовать, так только с ним, ни Арахандара, ни Араэна я обнять не смогу чисто физически. Правда, и Адраса я едва ли смогу поцеловать, но, если честно, надеялась обойтись объятиями.
– Делай, что считаешь нужным, – просто сказал он.
Я кивнула, развернулась к нему и обняла, крепко-крепко, призывая ту силу, которую ощутила первый раз с Динаром, второй – с Аршханом, когда оживила своих охранников, третий раз с кесарем, когда мы подняли тех, кто год пролежал в земле. Призывая и заставляя себя вспомнить, что я – Катриона Ринавиэль Уитримана, я маг Жизни, я та, в ком эта сила была с рождения, и если кто-то способен оживить ребенка, затихшего под стеной, то тоже только я.
И я сделала вдох, изо всех сил прижавшись к Адрасу.
Жизнь начинается во тьме, во мраке. Она зарождается там, где сплетаются тьма и тепло, и пробивается наверх сквозь землю, стремясь к свету. И я сама не поняла как, но потянула, высасывая так необходимую мне тьму из темного принца.
Адрас захрипел, почти зарычал от боли, крепко сжав меня и спуская с поводка свою силу!
На столицу Тэнетра хлынул мрак!
Он ринулся полноводной темной рекой, снося все, что еще не было снесено, погружая весь город в ужас и холод, лишая его света, тепла, дыхания… И он бы уничтожил все, но здесь была я. Я согрела, я наполнила теплом, я вдохнула жизнь, я возродила стремление к свету, я стала жизнью… самой жизнью, легко и незримо ступающей по земле, излечивающей сломанные тела, пробуждающей, забирающей боль… Я шагала по городу легко, касаясь детей, взрослых, животных, растений… Потому что жизнь – это я.
Но исцеляя, поднимая, возвращая дыхание, я не могла понять, почему на губах так отчетливо ощущается привкус смерти и почему отдаленным уносимым ветром прозвучало слово «прости».
* * *
Я пришла в себя от боли.
Выворачивающей, ломающей все тело, рвущей мышцы и сухожилия боли. Боли, которая дрожью и волнами проходилась по всему телу… Я…
Нежное прикосновение к моим губам, и боль исчезает, словно ее и не было. Остается тепло, остается окутывающая меня нежность, остается осознание, холодным потом проступившее на висках.
Я распахнула глаза прежде, чем этот холод проник в сердце, и, глядя на склонившегося надо мной кесаря, несколько секунд вглядывалась в переливающиеся гранями ледяных кристаллов глаза и… не произнесла ни слова, предоставляя право первого слова императору Эрадараса!
– Как великодушно с твоей стороны, нежная моя, – насмешливо произнес Великий Араэден, опускаясь рядом и ложась на бок. – Одна маленькая деталь – право говорить первому всегда предоставляется более слабому… оппоненту.
– Хм, – глубокомысленно заметила я, – это что-то вроде того, что я одной мыслью умудрилась оскорбить вас дважды, фактически обозначив и как слабого, и как врага?
– Что-то вроде того, – отведя прядь волос с моего влажного лица, согласился кесарь.
– Мм-м, – протянула я, проследив за его движением, – так… а разве я в чем-то ошиблась?
Взгляд кристальных глаз мгновенно заледенел.
И ни тебе, Катриона, убийственно-ласковых улыбок, ни словесных дуэлей – исключительно лед, и исключительно в предупредительных целях.
– Искренне надеюсь, что ты учтешь это… предупреждение, – подтвердил мою догадку… супруг.
Что ж, я даже кивнула, прежде чем от всей души заявить:
– Катитесь к гоблинам!!!
И не став ограничивать себя одним высказыванием, со всем чувством ярости, на которое была способна, находясь в совершенно разбитом состоянии, добавила:
– И катитесь к ним со всеми вашими рунами, правилами, требованиями, условиями, условностями и в отдельности – с поцелуями и угрозами!
На мой выпад владетель Эрадараса не отреагировал практически никак – разве что льда в его глазах стало больше, словно ледяную прорубь мгновенно затянуло морозом.
Я же, преисполненная ненависти и прочих вполне обоснованных чувств от желания придушить на месте до столь же сильного желания оказаться как можно дальше от этого места и от этого нечеловека прямо сейчас, решительно поднялась с постели, и… меня шатнуло.
Меня шатнуло с такой силой, что, лишенная возможности стоять, я была вынуждена присесть на кровать, а после и вовсе вцепиться в нее обеими руками, пытаясь хоть как-то удержать равновесие.
– Я бы мог сыронизировать на тему желания оказаться как можно дальше и от этого места, и от этого нечеловека, но воздержусь, – медленно и издевательски произнес кесарь.
Меня же накрыло пониманием, что усидеть я не смогу. Никак. Нет сил. Нет сил сидеть, нет сил встать, нет сил ни на что, и даже дышать откровенно проблематично.
Но я дышала. Вцепившись в тонкое покрывало с такой силой, что ткань трещала под моими пальцами, и сидела! Потому что я Катриона Ринавиэль Уитримана, урожденная Ароиль Астаримана, я не сдаюсь и не прогибаюсь под обстоятельства!
