– Оитлон? Нежная моя, ты несколько упускаешь из виду тот факт, что я вполне способен сжечь все подряд – от твоего темного подельника до практически всего человеческого населения Эрадараса.
Подавшись вперед, едва ли не на носочки приподнявшись, столь же коварно ответила:
– Сжечь? Мой кесарь, вы несколько упускаете из виду тот факт, что я вполне способна оживить все подряд, слившись в страстном поцелуе с кем под руку попадется, практически с любым из магически одаренного населения как Эрадараса, так и Тэнетра!
Холодные глаза заледенели, казалось, еще сильнее, полыхнув морозным холодом. А я с отчаянием вспомнила, чем уже обернулось применение моей магии для Адраса. И мне не стоило спорить сейчас, мне стоило найти способ и узнать, как себя чувствует мой практически брат, но и не настоять на своем я не могла… уже слишком ясно понимала – кесарю достаточно будет всего одной руны, чтобы я в принципе забыла, что у меня вообще есть брат.
И я вернулась в исходное положение, поправила кружево сорочки на плече и повторила спокойно и безапелляционно:
– Сказанное вами… я приняла к сведению. Я все поняла. И, допустим, частично смирилась с ситуацией. Более того, я отчетливо осознаю, что сейчас, в условиях реальной угрозы вторжения высших, этот мир нуждается во мне возможно… – произнести это оказалось сложно, – даже больше, чем мой собственный. Именно поэтому – я повторюсь – я согласна и далее нести обязанности пресветлой императрицы, с единственным условием: вы не прикасаетесь ко мне больше! Никак! Ничем! И никоим образом!
И я непримиримо взглянула в холодные глаза Властителя Эрадараса.
И почему-то возникло странное ощущение, что в его глазах сейчас вдребезги разбивался даже не один – тысячи хрустальных замков.
Едва эта мысль промелькнула в моей голове, из глаз кесаря исчезло всяческое выражение, в них снова был лишь холод. Ледяной свет. Как же точно его называли орки! Кесарь усмехнулся в ответ на это воспоминание, но вместо ответа на мой ультиматум со странной настойчивостью повторил:
– Любимая моя, ты помнишь, что открыло путь моей магии в Рассветном мире?
Меня откровенно взбесил вопрос.
– Мой кесарь, что вы хотите, чтобы я вам ответила? – практически прошипела. – Что искренне восхищена тем, как вы вернули себе магию и собственный дом?! Я восхищена. Правда. Искренне и всеобъемлюще! Но это никак, ни в коей мере и никоим образом не повлияет на мою к вам абсолютную ненависть!
Он не ответил на мой всплеск ярости. Молча протянул руку, поправил норовившее сползти снова с моего плеча кружево и спокойно произнес:
– Период, нежная моя. Я называл его тебе.
Раздраженно дернув плечом, избавилась от прикосновения его пальцев и нервно ответила:
– Пять лет. Вы говорили о периоде в пять лет. Что-то еще, мой кесарь?
Или склероз крепчал все основательней? Последний вопрос не задала вслух, естественно, не самоубийца, но вслух кесарю и не требовалось. Холодно взглянув на меня, император тем не менее никак не отреагировал и задал следующий, видимо, с его точки зрения, «наводящий» вопрос:
– Пять лет назад тебе было пятнадцать. Нежная моя, назови мне самое яркое воспоминание твоих пятнадцати лет?
Я раздраженно выдохнула и осеклась…
Моим самым ярким воспоминанием о пятнадцатилетии был он. Он, пресветлый император Прайды и продлившаяся бесконечно долго аудиенция, после которой моя жизнь изменилась раз и навсегда. Он, высокий светловолосый вечно молодой мужчина, и его практически обреченное «Какая жестокая насмешка судьбы!»
Разум отказывался верить, просто отказывался, но в то же время логически сопоставил два неоспоримых факта – в мои пятнадцать лет я была представлена кесарю. И примерно в это же время к нему начала возвращаться магия.
– Нет… – простонала, еще толком не осмыслив информацию.
Он триста лет менял любовниц как перчатки в безумной, бесконечной, настойчивой надежде влюбиться, чтобы исполнилось пророчество Мейлины… Он искал отражение той, что его предала, хрупкой, прекрасной, светловолосой эллары – я была полной противоположностью этого образа. Страшное, вызывающее отторжение уродливое создание, от которого отказалась собственная мать, предназначенное им для совершенно иных целей. Это просто…
«Какая жестокая насмешка судьбы!»
– Нет, – повторила, отчаянно замотав головой.
Он не мог полюбить меня. Не мог. Кесарь ни за что в жизни не выбрал бы такую, как я, в качестве объекта любовных чувств!
И откуда-то из сонма воспоминаний всплыло то, где я, дрожащая и от перенесенного ужаса, и от возмущения, сижу за столиком с едва тронутым ужином и, сжимая ладони, пытаюсь примириться с тем, что мою собственную кровь только что пили прямо из моей шеи, и отрешенные слова сидящего в кресле напротив кесаря: «Любимых не выбирают, нежная моя».
– Нет… – Я отшатнулась, не удержалась на ногах и рухнула на постель, в ужасе глядя на императора.
– Да, – спокойно произнес он.
И я вспомнила разговор, несколько забывшийся на фоне произошедшего прошлым утром, и сказанное кесарем: «Значит, мы вернемся в Рассветный мир».
«Мы!»
– Нет, это не может быть правдой… – прошептала, отказываясь верить.
Надеясь, что все это просто жестокая шутка. Иногда то единственное, что остается у человека, – это надежда.
Невесело усмехнувшись, Араэден с присущим ему спокойствием ответил:
– Начнем с того, что ты уже давно не человек, нежная моя. Закончим тем, что теперь, когда ты, наконец, осознала, что ты нужна мне гораздо больше Тэнетра и в принципе благополучия Эрадараса, условия ультиматума стоит пересмотреть как несостоятельные к исполнению.
Я судорожно хватала ртом воздух, потрясенная осознанием того, что никогда даже не принимала в расчет! Никогда! Ни единой мыслью, ни намеком, ни даже оттенком мысли! Никогда! Кесарь и… чувства?! Я даже не верила до конца в его «любовь» по отношению к Элиэ, или как там ее полным именем, я абсолютно спокойно отнеслась к тому, что он оставил абстрактную «блондинку» в Рассветном мире и даже не вспоминал о ней, я…
– Нет! – простонала, отчаянно не желая верить.
Кесарь медленно присел передо мной, глядя в мои глаза, пытаясь поймать мой взгляд. Или не пытаясь. Зачем ему взгляд, если он практически имел уже всю меня.
– Провокационное заявление, нежная моя, – насмешливо заметил кесарь.
И я посмотрела на него. В упор.
«Какая жестокая насмешка судьбы!» Я была готова подписаться под каждым словом. Кровью.
– Любопытная реакция, – добавил император.
В его словах звучала все та же насмешка, но в его глазах не было и намека на нее. Там не было ничего, кроме ледяной пустыни, давно вымороженной тем, кто не был способен любить в принципе. Но, к сожалению, даже этот факт меня уже не спасет. Меня уже ничего не спасет, если его целью являюсь я…Триста лет опыта, несгибаемая воля и способность достигать цели любыми способами.
