– Нет… – чувствуя, что падаю, куда-то бесконечно падаю, прошептала я.
И руки принца Ночного ужаса соскользнули ниже, удерживая меня, а Кьяр с откровенным сочувствием произнес:
– Мне жаль.
Ему было жаль меня… Я убила его брата, а жалели меня. Это было как-то неправильно.
– Отпустите меня, Акьяр! – потребовала я, пытаясь высвободиться из ставших вдруг железными объятий.
Вскинула голову и вздрогнула, глядя, как стремительно меняется взгляд темного принца. Мгновение назад он был совершенно вменяем, но прошел всего миг, и передо мной оказался не умный галантный принц, а чудовище с ожесточенным выражением лица, в котором каждая черта вдруг стала неимоверно хищной.
– Отпустите меня! – потребовала повторно, прекратив всяческие попытки вырваться.
Намеренно прекратив. Интуитивно почувствовав, что любое физическое сопротивление сейчас сыграет против меня.
Кьяр продолжал стоять, удерживая меня в превратившихся из поддерживающих в захватившие в плен объятиях, и мучительно искал выход из положения. В какой-то момент мне даже стало интересно, что победит в темном – разум или желание, которое сейчас открыто читалось в его взгляде. Безумное, дикое желание овладеть, присвоить, сделать своей… Взгляд скользнул с моего лица вниз, пальцы судорожно дернулись, словно Кьяр с трудом сопротивлялся порыву сорвать с меня эту сорочку… Но он сдерживался. Действительно сдерживался, эта внутренняя борьба в нем была столь же явной, сколь и заметно сложной.
И я не удержалась от вопроса:
– Что происходит?
Принц Ночного ужаса поднял на меня совершенно пьяные от хмельного желания багрово-алые глаза и хрипло произнес:
– Я хочу тебя.
Почему-то это признание вызвало внутреннюю усмешку, что-то сродни истерике, только где-то в глубине души.
– Вы знаете, я заметила, – язвительно ответила принцу.
Кьяр улыбнулся уголком уже не обезображенного рта, но это была лишь мимолетная улыбка. В следующее мгновение, сдвинувшись вперед, он прижал меня спиной к холодному стеклу шара, впечатал собственные ладони по обе стороны от моей головы и, склонившись к самым моим губам, хрипло произнес:
– Ты мое безумие, Катриона. Ты мое бесконечное, сжигающее, терзающее каждую секунду безумие.
Темный сделал судорожный вздох, словно пытался поймать мое дыхание, простонал так отчаянно, что жутко стало даже мне, и выдохнул:
– Ты станешь моей. Араэден сильный соперник, но… ты станешь моей.
В багряно-алых глазах полыхала уверенность. Абсолютная уверенность и в своих действиях, и в результате, к которому они приведут. И я уже видела такое – в том храме, из которого кесарь настраивал переход в этот мир!
– Любопытно, – я встала ровнее и сложила руки на груди, хоть как-то отгородившись от ауры властности, уверенности и убежденности нависающего надо мной темного, – и сколько же планов по заполучению меня у вас есть на данный момент?
Акьяр немного отодвинулся, в его глазах промелькнуло то ли удивление, то ли смесь восхищения с непониманием, но на мой вопрос принц все же ответил:
– На данный момент двенадцать.
Вот как. Мы, Астаримана, всегда просчитывали как минимум две вариации развития событий и потому проигрывали крайне редко, кесарь – семь, в результате он не проигрывал никогда, а Акьяр заготовил уже только «на данный момент» двенадцать?! Демонов гений!
– Хорошо, – медленно проговорила я, – допустим…
Хотя допустить подобное являлось делом малоприятным.
Но, с другой стороны, вот он темный, который открыто говорит, что хочет меня, вот она я, едва ли одетая, без защиты и практически в его полной власти. И возникает прелюбопытный вопрос:
– А что, собственно, вас сейчас сдерживает?
Принц Ночного ужаса посмотрел на меня как-то странно, затем слегка прищурил глаза, словно что-то просчитывал, видимо, пришел к какому-то выводу, усмехнулся и произнес:
– Ты из другого мира.
– Насколько я могу судить, вас это не особо смущает, – с нескрываемым сарказмом сообщила я.
Темный усмехнулся, снова приблизил свое лицо к моему практически вплотную и прошептал:
– Меня это не смущает, Катриона, меня это пугает.
Улыбнувшись, укоризненно покачала головой, не скрывая, что не поверила ни единому слову, и едко заметила:
– Принц темных говорит о страхе… хм. Вы открываетесь с неожиданной стороны, Акьяр.
На откровенную издевку реакцией была… улыбка. Акьяр смотрел на меня с высоты своего роста, знаний собственной цивилизации, опыта, и… смотрел так, словно я ребенок, который вообще ничего не понимает. А затем губы его скользнули по щеке, к уху, и темный прошептал:
– Я боюсь тебя сломать, Катриона. Вот то единственное, что меня останавливает.
И он, вернувшись в прежнее положение, посмотрел мне в глаза.
Что ж, я ответила на его взгляд, но за багровыми глазами темного я видела другие – ледяные кристаллы глаз кесаря, а вот слова, пульсирующие в моем сознании были примерно такими же: «Я не хотел тебя сломать, нежная моя. Это единственная причина моей сдержанности».
И мой разум категорически не понимал этого выражения.
– Сломать – это идиома? – нервно спросила я.
Акьяр, глядя на меня с той же загадочной полуулыбкой, отрицательно покачал головой.
Помолчал несколько мгновений, а затем осторожно, старательно подбирая слова, попытался объяснить:
– Любовь для нас – это умноженная в сотни тысяч раз потребность обладать. Светлые разрывают все связи любимой женщины с семьей, темные… поступают жестче, но действуют скрытнее и в гораздо больший промежуток времени – наши женщины своевольны, приходится быть изобретательнее. Но… если в игру вмешиваются чувства, если страсть скользит по грани безумия, а запах любимой лишает контроля… – Кьяр хрипло прошептал какое-то ругательство и резко отстранился от меня, завершив уже совершенно спокойно: – Гораздо безопаснее держаться на расстоянии до тех пор, пока не начнешь контролировать желание полностью подчинить себе волю и личность любимой женщины. Видишь ли, сломанная игрушка в качестве любовницы – норма, но сломать ту, что становится важнее жизни… это убивает.
Я смотрела на Акьяра, высокого, широкоплечего, с черными как ночь волосами, собранными в низкий хвост, с лицом, которое можно было бы назвать прекраснейшим порождением этой самой ночи, и думала… думала исключительно об одном: «Они больные!»
«Да», – неожиданно отозвался мир.
«На всю голову», – добавила я.
Мир ничего не ответил, но я чувствовала, что он полностью согласен со мной.
«И они… похоронили Адраса…» – Это был даже не стон, это был внутренний немой, жуткий крик, разрывающий мое сердце… то, что от него осталось.
