Как и следовало ожидать, после того как на протяжении следующих двух недель укусы постепенно исчезли, у Лоуренса началась регрессия. Наблюдая за тем, как сын снова возвращается в состояние тревожного возбуждения, Джонсон понял, что случайно наткнулся на что-то важное. Если бы можно было имитировать воздействие клещей-тромбикулидов, вызвав аналогичную активацию иммунной системы, могло бы это улучшить жизнь его сына?
С тех пор Джонсон, днем выполнявший обязанности инвестиционного менеджера, по вечерам искал необходимую информацию. Он был знаком с идеей, лежащей в основе гигиенической гипотезы. У него самого было аутоиммунное заболевание — тяжелая миастения, — при котором иммунная система атакует нервы в месте соединения с мышцами. В его случае это выражалось в виде несколько «ленивого» левого глаза. Поэтому, когда Джонсон натолкнулся на работу Джоэла Уэйнстока по использованию гельминтов для лечения воспалительных заболеваний кишечника, а затем нашел компанию, которая производит яйца свиного власоглава, он заказал их для Лоуренса.
Проверив яйца власоглава на себе (никаких побочных эффектов не последовало), Джонсон начал давать сыну по 1000 яиц один раз в две недели — в два раза меньше дозы, которую использовали в ходе исследований в Университете штата Айова. Ничего особенного не произошло. Затем он увеличил дозу до 2500 яиц. Через восемь недель Лоуренс, которого пришлось однажды отправить на принудительное лечение, потому что он стал слишком возбужденным, снова преобразился. Он стал спокойным. Он отвечал на поставленные вопросы. Он улыбался.
Джонсон позвонил неврологу Эрику Холландеру из медицинского комплекса Маунт-Синай в Нью-Йорке, который лечил Лоуренса на протяжении десяти лет. «Вы должны это увидеть», — сказал он. Когда Джонсон привел сына на прием, Холландер пришел в восторг. За все эти годы они перепробовали всё — поведенческую терапию, нейролептики, антидепрессанты. Один или два метода лечения как будто обеспечивали какой-то результат в краткосрочном периоде, но с течением времени неизменно теряли свою эффективность. Холландер описывал аутизм Лоуренса как «рефрактерный», то есть не поддающийся эффективному лечению.
Все это делало произошедшие с Лоуренсом перемены еще более поразительными. Если представить себе аутизм как совокупность разрозненных симптомов (трудности с общением, социальная самоизоляция, тревожное возбуждение, обсессивно-компульсивное поведение), в случае Лоуренса улучшились именно те симптомы, справиться с которыми было труднее всего.
«У него почти полностью исчезли агрессия и повторяющиеся действия, — говорит Холландер, который работает сейчас в Медицинском колледже имени Альберта Эйнштейна в Бронксе. — Это весьма впечатляющий результат».
Появление аутизма
Аутизм часто (и ошибочно) называют следствием прививок, поэтому в наши дни он стал своего рода «горячей точкой» общественного мнения. Однако это заболевание впервые появилось задолго до повсеместного распространения вакцин. В 1943 году психиатр австрийского происхождения Лео Каннер описал одиннадцать детей, «состояние которых значительно и однозначно отличается от всего того, что было описано до сих пор»
[487]. У этих детей, восьми мальчиков и трех девочек, была «превосходная механическая память», но они вздрагивали от «громких звуков и движения предметов». Эти дети монотонно повторяли одно и то же и выражали «тревожно-навязчивое стремление к поддержанию неизменности окружения».
Каннер, который работал в то время в Университете Джонса Хопкинса в Балтиморе, был экспертом по таким психическим расстройствам, как шизофрения и различные неврозы и истерии. Однако такое сочетание симптомов оказалось уникальным. Каннер обозначил его термином «ранний детский аутизм», от греческого слова autos — «сам». Дети, страдающие аутизмом, были заточены в самих себе. И хотя впоследствии появится совсем другое мнение по этому поводу, Каннер поначалу возлагал вину за развитие этого расстройства на чрезмерно холодное воспитание — на родителей, которых он называл «замороженными».
Год спустя психиатр Ганс Аспергер из Вены описал аналогичное состояние. У четверых мальчиков, которых он наблюдал, не было проблем с вербальным общением (они охотно и пространно рассуждали на любимые темы), однако им было трудно понимать эмоции и заводить друзей. Аспергер, который, по всей вероятности, сам страдал расстройством, получившим известность как синдром Аспергера, называл этих детей «маленькими профессорами».
Четвертое диагностическое и статистическое руководство по психическим расстройствам
[488] включает в себя пять расстройств аутического спектра. К числу основных симптомов относятся нарушение способности к социальному взаимодействию, одержимость, повторяющиеся действия и раннее начало заболевания. Синдром Ретта имеет генетическую природу и обусловлен мутацией Х-хромосомы. Однако в случае остальных четырех расстройств не было установлено явной связи ни с одной генетической мутацией. Кроме того, существуют большие различия в том, как проявляются эти расстройства. У некоторых детей, страдающих аутизмом, патология очевидна с момента рождения. Другие дети (около 40%) развиваются нормально, но в возрасте одного-двух лет у них наступает регрессия
[489]. По каким-то загадочным причинам трое из каждых четверых детей, страдающих аутизмом, — мальчики.
Наибольшую тревогу вызывает то, что количество диагностированных случаев аутизма резко увеличилось с того времени, как семьдесят лет назад Каннер впервые описал это расстройство. В 70-х годах это заболевание было диагностировано у трех из 10 000 детей. В начале 2000-х такой диагноз был поставлен одному из 150 детей. А в 2009 году, согласно скорректированной оценке Центра по контролю заболеваемости, этот показатель составлял один случай на 110 человек
[490]. На момент написания этих строк, в начале 2012 года, распространенность аутизма снова была скорректирована и составила один случай на 88 человек. Это заболевание обходится крайне дорого как родителям детей-аутистов, так и обществу в целом: около 3,2 миллиона долларов на каждого аутиста на протяжении жизни и 35 миллиардов долларов в год в США
[491].
