– Криво, значит, – бормотала девушка, распутывая каштановую дрань. Обрамленное темными прядями, лицо ее казалось еще бледнее. Попытки уложить кончики по одной прямой линии (даже не горизонтальной, уж черт с ней) провалились. Самину всегда стригла Той. Вот уже лет десять точно.
А может, попросить Чесс…
С ножницами в руках биолог вышла из каюты в надежде наладить контакт с бойким пилотом. Не повредит держаться поближе к тому, кто не боится Кайнорта Зверобоя.
В коридоре было темно и пусто, и Самина поежилась. Она послушно торчала в каюте три дня. Теперь, когда пелена скорби начала рассеиваться, девушка взглянула на ряд клинкетов будто впервые. Чесс не оказалось на мостике – до прыжка была еще пара часов, и работал автопилот. Девушка вернулась назад.
«Какая у нее каюта?»
За дверью Бритца снова что-то скреблось. Или кто-то? Чесс думает, капитан голодает, но это не в стиле кровожадного подонка. Он удерживает там шчеру-рабыню, эту самую «ши». Бедняга, ведь даже не смеет кричать о помощи. Самина присела, положила ножницы и поскребла со своей стороны в ответ. Изнутри зашуршало громче. Девушка встала и обернулась. Никого. Судя по отключенному сенсору замка, дверь свободно открывалась снаружи, а изнутри была заперта. Как в ловушке. Но ведь она не собирается заходить, а только…
Легкий толчок, и клинкет отъехал вверх и в сторону. Никого внутри. Самина уже решила, что комната пуста, как вдруг прямо на грудь ей вспорхнула огромная – с собаку величиной – пчела! Девушка с омерзением отбросила тварь, но та зависла в воздухе на мгновение, а потом спикировала на биолога и уцепилась за ее плечо. Самина коротко и глухо вскрикнула, опять стряхнула пчелу – и опять безуспешно. Тогда она ударила плечом об угол клинкета, и тварь наконец упала на пол, рыжим пузом вверх. Биолог отскочила в коридор, но тут со спины напал кто-то еще. Игла – или жало? о господи, жало! – вонзилось ей в ребро, раз, другой, третий… Самина упала. Краем глаза она видела светлые крылья. И не жало, хоботок. Цикада! Насекомое кололо и искало путь между ребер, к легким и к сердцу. Какая страшная выйдет смерть… И вдруг кто-то смел с нее насекомое.
– Глаза береги! – закричала Чесс. Она примчалась с кабелерезом в руках. Цикада снова поднималась в воздух. Она увернулась от инструмента, вцепилась пилоту в волосы, метила иглою хоботка в лицо.
Самина ухватила первое, что попалось под руку. Свои ножницы. Секунду она решала, каковы ее шансы промахнуться по цикаде и проткнуть Чесс затылок.
– Замри! – она занесла руку с лезвиями.
Но ее вдруг перехватили.
– Миаш, нельзя! Назад! – Кайнорт рявкнул так, что качнуло звездолет.
Цикада тотчас упорхнула в каюту. Эзер появился, как черт из коробочки, – в одних брюках, с мокрыми волосами. Спасибо, что не в полотенце. Или не без.
– Не могла бы ты не бить моих детей ничем тяжелым? – ровно попросил Бритц и отнял ножницы. Самина ощупала следы от уколов хоботка. Только неглубокие царапины. Ерунда. Но если бы не Чесс, тварь проткнула бы ей сердце.
– Детей, Кайнорт?! – биолог задыхалась от возмущения. – Да откуда мне было… Детей?!
– Ругаешься, значит, в порядке. Миаш не напал бы, не ударь ты Юфи. Он убьет за сестру.
Пчела вернулась на брюшко и ползла по ноге Кайнорта. Тот приподнял ее коленом и бережно перехватил себе на локоть.
– Не буду разглагольствовать о пользе выполнения моих условий… – он подтолкнул дочь, как сокольничий птицу, и та вспорхнула, чтобы догнать брата. – Чесс, у тебя остался хоть один глаз?
Девушка еще сидела на полу. Кровь сочилась из глубоких царапин на висках и на темени – струйками текла по шее, по груди на живот.
– Оба.
Она подняла глаза на Бритца. Тот совершил немыслимое для своей расы: поддернув аккуратно брюки, присел рядом с ней и наклонил голову, осматривая раны.
– Жаль. Я надеялся, придется тебя добивать и подыскивать разумного пилота.
Эзер был хорошо сложен, но рельефным мускулам не хватало мягкости. Здоровый жирок скрыл бы вены и жилы, которые придавали ему тощий вид. Чесс успела разглядеть: хвостатые татуировки искусно скрывали под собою десятки шрамов. Она отерла кровь с уголка глаза.
– А мне жаль, что не я первая залезла в твое логово!
– Верю. Ни секунды не сомневался, кто здесь настоящая заноза. – Кайнорт бросил взгляд на Самину, мгновенно поднялся и шагнул за клинкет. Через всю спину у него горела, переливаясь густою тьмой, жуткая тату черной вдовы.
Биолог недоуменно смотрела на Чесс.
– Дети… Они что, не могли превратиться в… детей? Неужели я обидела бы…
– Это фундаментальное заблуждение. Эзеры – они тебе не люди-оборотни. Они насекомые, способные превращаться в людей. Их дети вообще до первой линьки выглядят, как личинки или нимфы. В год они переходят на стадию имаго. Растут, учатся, но превращаться еще не могут. Если не лупить их кабелерезом, то годам к семи они доживут до второй линьки, и вот тогда уж станут похожи на папашу. Хах, если их мать не гулена! Хотя пацан определенно псих. Бритцевы гены. – Чесс отерла засыхающие потеки, кровь наконец унялась, и она встала. – Лучше скажи, как звать тебя. Давай, имею же я право знать, кто переплюнул меня в строптивости.
Опять врасплох. Самина заблеяла что-то в ответ, но Чесс махнула на нее рукой.
– Ладно, полно кудахтать. Покраснела вся. Врать – искусство, это талант надо иметь. А я-то все думала, где я тебя видела… А как жизнь перед глазами стала пролетать, так и вспомнила.
Она развернула экран, где беззвучно шла запись, самая популярная за последнее тысячелетие на Бране: процесс над Эйденом в зале суда. Чесс увеличила ряд зрителей на нижней ложе. Самина узнала себя. Нити дополненной реальности писали имена над каждым гостем и пару слов о них.
– Вот же дерьмо… – выдохнула биолог. Да гори оно, в самом деле, ядерным пламенем. Не шифровалась никогда, нечего было и начинать.
– А ты не такая уж мрачная, когда не воображаешь из себя. – Чесс приятельски хлопнула девушку по спине. – Выдохни, сестренка. Я не выдам. Некому! Знаешь, за что меня посадили?
Самина мотнула головой.
– За госизмену! Я не дружу с полицией, не дружу с советниками. Не люблю и твоего названного папашу… ты уж прости. И уж коли наш растреклятый таракан вдруг ползет против системы, чем я его хуже?
– Да уж.
– Ладно, пойду я помоюсь да вздремну.
Она ушла, опираясь на косяки. Самина приложила ладонь к груди и слушала трепыхание сердца. После избавления от необходимости врать – хотя бы здесь, на корабле, хотя бы в этом недолгом полете – стало легче. И вообще настала пора брать себя в руки. Размазня! Эволюция только и ждет, чтобы выбраковать слабых. А она вот уже несколько дней – жалкая, как хромая газель. У себя в каюте девушка умылась, растерла лицо полотенцем, чувствуя, что этого прилива крови недостаточно. Тогда она со всех сил хлестнула себя по щеке. И застонала: крепкий, честный вышел удар.
