Гейс, обет то бишь, дается перед богами и может быть самым разным, хоть ногти не стричь, хоть шапку не носить. Зачем и для чего, посторонних не касается, богам лучше знать. Данила так отмазывался, когда на переговорах или просто в компании возникала идея проведать слабый пол в Киеве. Он говорил про гейс, и все вопросы отпадали, а если бы он сказал, что не хочет изменять Уладе, то его бы просто не поняли. А он и вправду не хотел… без особой нужды. Тем более пойдет, дойдет до Улады, и она расстроится, а Молодцов не хотел ее расстраивать.
– Тогда можно к гридням зайти, в ножички сыграть, с ромеями на подворье в кости? – предложил Свиди.
– А что, можно себя и Киеву показать, айда, ватага, погуляем по стольному городу. – Скорохват оглушительно свистнул.
На следующий день похмелье снова дало о себе знать. Но Улада была уже тут как тут, положила на лоб мокрое полотенце, едва Данила проснулся.
– Вот выпей, любый. – Молодцов проглотил какую-то горькую гадость из плошки, но спустя немного времени ему и впрямь значительно полегчало.
– Пойду ополоснусь, – сказал он невесте.
И на подворье встретил Скорохвата, занимающегося тем же самым – умывающегося ледяной водой из бочки.
– О, привет, ну как водичка?
– Самое то, – отфыркиваясь, ответил южанин.
Данила тоже зачерпнул горсть ледяной воды, бросил на лицо, ахррр… хорошо!
– Уф, славно мы погуляли вчера.
– А кто-то еще две серебряные ногаты выиграл.
– Дуракам везет, – отмахнулся Данила. – Ну что я говорил, Свиди муж что надо!
– Да, худого о нем не скажу.
– А о чем он с тобой разговаривал все-таки вчера? – спросил Молодцов, почувствовав подтекст в словах.
– Да склонял к вере своей и твоей. – Скорохват оперся на бочку и внимательно посмотрел на друга. Тот даже растерялся слегка, не зная, что и думать. – Рассказывал, почему она самая лучшая. Еще говорил, тем, кто крестится на подворье ромейском, тому подарок полагается от самого кесаря.
– Да? Я не знал. Слушай, Скорохват, пойдем лучше в дом, там поговорим, чего тут мерзнуть?
– Я сам не знаю, что ты тут замер.
– И что, подарок большой полагается? – спросил Данила уже под крышей.
– Да по-разному, я знаю людей, они по семь раз крестились, и всякий раз разное дарили, бывает и недешевый дар.
– А с предложением Свиди, ну поговорить с Торвальдом, что думаешь? Пойдем?
– Иди-ка лучше ты один, Молодец. Я так понял, они тебя больше хотят видеть, чем меня.
– С чего ты взял?
– Понял, и ты с ними держи ухо востро, они хоть твои единоверцы, но нурманы, помни об этом.
– Зря ты так, – вступился за исландцев Данила, – во-первых, они не нурманы, а исландцы, а во-вторых, Свиди человек простой. Если и ударит, то прямо в лицо.
– Дело твое, – пожал плечами южанин.
– Хорошо, совет друга никогда не бывает лишним, – примирительно усмехнулся Молодцов. – Тогда я прямо сейчас к ромеям и схожу, не буду с этим тянуть. Обещаю, бдительность не потеряю.
– Воин никогда не должен терять бдительность, – повторил слова батьки Скорохват и посмотрел печально так, как учитель на безнадежного ученика. – Ступай, если к вечеру не обернешься, подниму людей с ромеями воевать.
Эти слова южанина были не просто шуткой.
Подворье ромейских купцов выглядело богато. Разве малость чуть-чуть победнее, чем дворец самого князя. Слюда или даже стекло на окнах, ковры и шелк на стенах и даже на полу, алебастровые светильники и везде запах воска, ладана и даже немного корицы и других пряностей. Данила так отвык от них, что даже слабый запах немедля учуял.
Мариновать Молодцова долго на пороге не стали. Он назвал свое имя, и его сразу отвели в терем, показали на дверь и сказали сидеть ждать на лавке. Больше ничего не спросили. Может, привыкли, что к Торвальду шастают всякие.
Исландец появился скоро вместе с еще одним персонажем.
– Да ты, никак, Молодец? Свиди о тебе предупреждал! – хрипловатым басом сказал Торвальд и хлопнул по плечам Данилу. В голосе его заметно чувствовался северный акцент и делал речь Торвальда более красивой, чеканной и основательной.
Выглядел он, как бы это сказать, как дворовый кот, но не грязный и зашуганный, а здоровенный наглый котяра, отъевшийся, считающий помойку своей собственностью, готовый с любым за нее драться. Короткий шрам через губу, из-за которого виднелись крепкие желтые зубы, только усиливал это сравнение.
– Да, он самый, – пробормотал Данила, подергивая плечами, руки у путешественника были тяжелые.
– А я вот на службе задержался, ну пойдем поговорим. – Торвальд буквально втолкнул Молодцова в дверь, и сопротивляться ему было практически невозможно. Одет он, кстати, был не на скандинавский манер, а что-то вроде туники или тоги, по римской моде, из дорогой ткани, естественно, ну и золота с серебром на руках у него хватало.
Внутри тоже убранство не отличалось бедностью, впрочем, может, это была комната, выделенная ромейскими купцами. Торвальд зажег лампадку и предложил садиться.
– Знакомься, это мой друг и ближайший сподвижник – Стевнир Торгильссон. Мы с ним немало скитались по разным странам. – Торвальд указал на здоровенного щекастого мужика, русая борода которого топорщилась во все стороны.
Данила все так же рассеянно кивнул, он до сих пор находился под впечатлением от исландца.
– Ты вино, наверное, предпочитаешь, Даниил?
– Смотря какое.
– Ха, и то верно, я тоже считал вино кислятиной, пока меня кесарь не угостил из своих запасов. И я кое-что привез из Царьграда.
Торвальд разлил вино и предложил тост:
– За нашу Веру!
Молодцов пригубил вино, и надо сказать, оно было превосходного качества, но не самым лучшим, на службе у Путяты ему доводилось попробовать и лучше.
– Даниил – это ведь греческое имя, кто-то из твоих родителей был греком?
– Может, и греческое, но родители мои греками точно не были, – ответил Молодцов, хотя точно знал: имя его вообще-то древнееврейское, но свою осведомленность демонстрировать не стал, мало ли. Торвальд изо всех сил старался выглядеть радушным, и ему это не шло. Вот с топором на борту драккара он бы смотрелся в самый раз.
– А кем они были?
– Они были купцами и торговали с разными странами, – ушел от ответа Данила, сказав чистую правду, у его отца был контракт с современной Болгарией.
Ответ не разочаровал Торвальда, зато настроил на нужный лад, ему и самому было неловко носить маску добродушного угодливого дядюшки.
– Тогда выпьем за их здоровье, – громогласно объявил он.
И они выпили, Стевнир тоже, но он больше молчал.
