– Здорово! А у моих бабушки с дедушкой есть погреб?
– Раньше был, но, когда стали копать бассейн, его засыпали, так что в моем распоряжении остался только Луизин погреб. Я трудился над ним больше месяца – сначала с совком, потом с лопатой. Там-то я и нашел первый из огамических камней, единственный, который был найден не на земле Мёрри. За многие годы в погреб нанесло палой листвы, земли, мусора всякого, и это сберегло камень. Надпись на том, первом камне была куда отчетливее, чем на тех, которые я обнаружил в каменных стенах.
– А что там было написано?
– Это был мемориал в память наших праматерей.
Снаружи хлопнула дверца машины, и вошла доктор Луиза:
– Привет! Я управилась раньше, чем думала. Надеюсь, вы оставили мне немного чаю?
– Сколько угодно, – ответил епископ. – Я заварил большой чайник, а мы с Полли все равно решили выпить какао.
Доктор Луиза сбросила теплую куртку и белый жакет и повесила одежду на оленьи рога рядом с дверью.
– Эти рога достались мне в наследство вместе с домом.
– Ну да, сами-то вы не похожи на охотницу! – рассмеялась Полли.
– Да уж. – Доктор принялась намазывать себе хлеб маслом. – Нейс, я смотрю, ты под старость наконец-то научился готовить? Неплохо, совсем неплохо!
– Ну, сейчас он выглядит намного лучше, чем когда я вынул его из печки.
– Епископ, – тихонько окликнула его Полли, – а что дальше-то было?
– Ну, если я прав насчет погребов – хотя, разумеется, я могу и ошибаться, – они были не чем иным, как древними машинами времени, позволявшими друидам взаимодействовать с прошлым, со своими богами, с благими и злыми силами, которые для нас давно утрачены. Можно сказать, погреб – это трехтысячелетнее письмо в будущее.
– Тебе не кажется, что ты многовато смотришь телевизор? – вмешалась доктор Луиза.
– Да, пожалуй, это повлияло на мои сравнения, – согласился ее брат. – Всю весну меня тянуло в погреб, и в то же время что-то заставляло меня идти дальше. Я нашел другие огамические камни в стенах усадьбы Алекса и Кейт и работал над их переводом. Еще три камня я обнаружил в небольшом керне, пирамидке из камней неподалеку от вашего, Полли, Звездного Валуна. Я чувствовал, что в Звездном Валуне есть нечто особенное. Что это место силы. Благой силы.
– Да, – кивнула Полли, – для моей мамы и ее братьев это место тоже всегда было особенным. Ну а дальше?
– В середине июня, когда дни становились все длиннее и близилось летнее солнцестояние, наступила жара. А в погребе было прохладно, поэтому я много времени проводил там. Я больше не копал, просто сидел. Часто я уносился за пределы мысли в темное, безвременное пространство созерцания.
– Я боялась, что ты вот-вот превратишься в язычника! – не без иронии заметила доктор Луиза.
– Ну что ты, Луиза! Я никогда не был язычником и теперь не собираюсь обращаться к древним богам. Нет уж, мне и теперь вполне достаточно того Господа, которому я служил всю свою жизнь. Не забывай, Христос ведь не просто явился две тысячи лет назад как Иисус из Назарета. Христос есть, будет и, несомненно, был тогда, когда друиды вырыли этот погреб три тысячи лет назад, точно так же, как и теперь. Однако мы, рациональные, цивилизованные люди, повернулись спиной к темной стороне Господа, потому что боимся всего мистического и необъяснимого. Извини, я опять проповедую. Я так много лет читал проповеди, что это вошло в привычку, и избавиться от нее не так-то просто.
– Ничего, проповедник ты хороший! – В голосе доктора Луизы звучала сестринская гордость.
– Ну а дальше? Дальше-то что? – напомнила Полли.
– В канун середины лета, – продолжал епископ, – я сидел в погребе. Когда я назвал его трехтысячелетним письмом в будущее, я, конечно, отчасти шутил. Но эта метафора кажется мне подходящей. Видишь ли, случилось следующее: только что я сидел в погребе и вдруг – бац! – сразу, без перехода, очутился на Звездном Валуне. И там была Анараль.
– И вы…
– В первый раз мы вообще не могли объясняться, только жестами. Я уже тогда кое о чем догадывался, поскольку она уж точно не выглядела обычной девушкой. В ней были благородство и достоинство, которые явно выделяли ее среди прочих. Но нам с ней потребовалось время, пока мы выучили языки друг друга достаточно, чтобы разговаривать, и только тогда я смог по-настоящему поверить, что действительно попал далеко в прошлое.
– Епископ, – спросила Полли, – а вы можете просто ходить сквозь временной портал туда-обратно, когда захотите?
– О нет! – Он покачал головой. – Я даже не знаю, как это получается, когда получается. Возникает такое ощущение, именно как ты сказала, как будто удар молнии, и земля вздрагивает, если не трясется, и с воздухом что-то такое происходит. И после того первого раза я никогда не попадал в прошлое из погреба, всегда только от Звездного Валуна. Я попадаю туда и жду. Иногда ко мне приходят Анни или Карралис. Но бывает и так, что целыми неделями ничего не происходит.
– Ну, спасибо за чай, – напомнила о себе доктор Луиза. – Мне тут надо истории болезни просмотреть…
Епископ напрягся:
– Да, Луиза, я знаю, что тебя это раздражает. Я уж стараюсь при тебе об этом не говорить…
– Ну, это же тоже не выход, – заметила доктор. – Мне вот хотелось бы знать, что думают о твоем бзике родные Полли. – Она обернулась к Полли: – Ты расскажешь об этом бабушке с дедушкой?
– Конечно! Но только не сейчас. Мне сначала надо как следует во всем разобраться. И мне не хочется их беспокоить.
– Возможно, придется, – покачала головой доктор.
Епископ сидел, прикрыв глаза, будто к чему-то прислушивался.
– На одном из камней из каменной пирамиды возле Звездного Валуна были написаны замечательные стихи: «Покой меня, когда я сплю. Разбуди, когда улыбнется солнце. Чистой водой утоли мою жажду. Весели мне сердце своей любовью». В них есть простота, которой недостает нашей культуре, хоть она и, как принято говорить, более развитая.
– Не надо критиковать нашу цивилизацию, – возразила ему сестра. – Когда-то человек мог ослепнуть от катаракты, и до сих пор от нее слепнут во многих странах. А у тебя глаза как у молодого, и все благодаря искусственному хрусталику.
– Это не культура, это технология! – сердито парировал епископ. – Я каждый день радуюсь тому, что могу читать и писать. Я отдаю должное знанию. Однако когда мы путаем знание с истиной, тут-то и начинаются проблемы.
– Ладно, ладно, Нейс…
– Истина вечна. Знание изменчиво. Когда путают одно с другим, последствия бывают катастрофические.
– Дорогой мой, я их не путаю. Но могу предположить, что твои приключения не имеют отношения ни к знанию, ни к истине. Они за пределами рассудка. А теперь, боюсь, Кейт с Алексом из-за этого ужасно расстроены.
