Полли прошлась до конца улицы и обратно. Чуть больше мили. Потом направилась через луг к каменной стенке. Дальше она не пойдет. Но до стенки-то дойти можно?
На стене нежилась на солнышке Луиза Большая. Полли привыкла к самым удивительным морским животным, и одно время папа держал дома целый бак угрей для научных экспериментов, но в змеях она разбиралась плохо. Полли поглядела на Луизу, которая безмятежно возлежала в озерце золотистого света, но так и не решилась сесть на стену рядом со змеей.
Луиза, будто почуяв ее нерешительность, приподняла голову – Полли почудилось, будто змея дружелюбно кивнула ей, – и утекла в стену, скрывшись из виду. А может, она просто очеловечивает Луизу? Приписывает змее человеческое поведение?
На огамическом языке «змея» была «насске». Это слово Полли встретила в словарике епископа. А значит, люди, говорившие на этом языке, знали о змеях. Полли некоторое время приглядывалась к стене, но Луиза больше не показывалась, и спустя несколько минут Полли все же решилась и села. От камней исходило успокаивающее тепло. Все, дальше ходить нельзя, иначе она нарушит обещание. В листве, что еще оставалась на деревьях, склонившихся над стеной, зашумел ветерок. По стене заметались пятна света и тени. День сиял золотом, янтарем, ржавчиной, медью и бронзой и временами вспыхивал огнем.
Полли обернулась на шорох. По ту сторону стены стоял светловолосый молодой человек с копьем в руке. Он поманил ее к себе.
– Не могу. Извини. Я обещала, – сказала Полли, но увидела, что он ее не понимает.
Он улыбнулся ей. Указал на себя:
– Тав!
Полли улыбнулась в ответ.
– Полли! – Она указала на себя.
– Пол-ли… – повторил он за ней. Потом поднял взгляд, указал на солнце, на ее волосы и радостно захлопал в ладоши.
– Да ну, голова как морковка… – Полли покраснела, потому что он явно был восхищен ее волосами.
Он снова указал на солнце, на ее волосы и произнес:
– Ха-лоу, Пол-ли!
Перед глазами всплыла страница епископова блокнота. «Ха-лоу» – это такое приветствие. Легко запомнить. В блокноте епископа было много разных приветствий, которые использовались в разные эпохи: «алло», «хелло», «хейл», «хау ду ю ду», «хай». Отрицание тоже просто: «на». В английском «ноу», во французском «нон», в немецком «найн», в русском «нет». Похоже, это «н» встречается во всех языках – кроме греческого, где «нэ», наоборот, значит «да».
Тав расплылся в улыбке и принялся сыпать непонятными словами.
Полли улыбнулась и покачала головой:
– На!
На то, чтобы сказать: «Я не понимаю», ее познаний не хватило.
Он аккуратно положил свое длинное копье на землю. И сел на стену рядом с ней. Указал на солнце:
– Сонно!
Потом бережно-бережно, самыми кончиками пальцев, коснулся ее волос – и отвел руку.
– Руадд.
Он поднял руку, назвал слово и коснулся своих глаз. Сказал другое слово, дотронулся до носа. Он учил ее словам огамического языка. Некоторые слова, такие как «солнце» и «красный», она помнила по словарику епископа Колубры. Другие были для нее новыми. Полли схватывала все на лету, и Тав смеялся от радости. После того как они прозанимались – или подурачились – в течение получаса, молодой человек посмотрел на нее и медленно, отчетливо произнес:
– Ты – сонно. Тав, – он коснулся своих светлых волос, – мона. Приходи вечером.
Она покачала головой.
– Большой праздник. Самайн. Музыка. Много музыка. Весело!
Полли прекрасно понимала его, но пока не могла связать вместе достаточно слов, чтобы объяснить, что она обещала не ходить дальше этой стены и не приближаться к Звездному Валуну. И отдает ли Тав себе отчет, что их разделяет не только каменная стена, но и три тысячелетия?
Внезапно он вскочил на ноги: из своего укрытия выползла Луиза Большая. Тав потянулся за копьем.
– Нет! – вскрикнула Полли. – Не трогай ее! Она безобидная!
Может быть, Тав и не понял, что она сказала, но ведь не мог же он не понять, что она имеет в виду… Полли заслонила собой змею.
Он положил копье, стараясь не повредить оперения.
– Я всего лишь хотел защитить тебя, – сказал он не только словами, но и жестами и всем своим видом. – У змей большая сила. Эта сила – мана, хорошая сила, но иногда опасная сила.
Полли кое-как попыталась объяснить, что Луиза – безобидная, неядовитая змея, и к тому же не просто змея, а друг семьи.
Тав дал ей понять, что дружба с Луизой – это хорошо.
– Ты – дар. Дар Матери. Ты придешь? Сегодня?
– Я не могу. Я…
Как сказать «обещала»? Или «бабушка»? «Мать» будет что-то вроде «модр».
– Мать говорит «нет».
Это лучшее, на что она оказалась способна.
– Мать послала тебя! – рассмеялся он. – Ты придешь!
Он снова наклонился к ней и бережно коснулся ее волос кончиками пальцев. Это было похоже на поцелуй. Потом взял копье и зашагал по тропинке в сторону Звездного Валуна.
Полли пошла обратно к дому. Его прикосновение было таким нежным, таким приятным… И он в самом деле сравнил ее рыжие волосы с солнцем. Страх перед ним развеялся. Однако Полли была в растерянности. Почему он готов был убить Луизу? Неужели и в самом деле подумал, будто змея вот-вот укусит? Что он имел в виду, говоря о хорошей силе и опасной силе? Нет, конечно, он вовсе не собирался убить только ради того, чтобы убить. Он всего лишь хотел защитить ее…
За обедом Полли рассказала деду и бабушке о Таве. Они выслушали почти безмолвно. Было очевидно, что они глубоко встревожены.
– Я больше не буду ходить к каменной стене, – пообещала Полли. – Но он был очень мил, правда-правда!
– Три тысячи лет тому назад? – сухо осведомился дедушка.
Они не стали ее бранить за то, что она ходила к стене. За обедом царило непривычное молчание.
Глава пятая
Ровно в два прикатил Закари на своей красной спортивной машине. Выглядел он на удивление элегантно. «Будто Гамлет, – подумала Полли. – Гамлет в современной одежде». Черные джинсы и бледно-голубой кашемировый свитер с высоким горлом, черная куртка переброшена через руку. И бледное лицо, обрамленное черными волосами. Тав сравнивал Полли с солнцем, а себя с луной. Хотя у Зака волосы были настолько же темные, насколько светлыми были волосы у Тава, Зак тоже походил скорее на луну, чем на солнце.
Он почтительно поздоровался с дедушкой и бабушкой, охотно присел, чтобы рассказать чете Мёрри о своей работе в адвокатской конторе в Хартфорде.
– Долгие-долгие часы за столом, – говорил он. – Я сейчас чувствую себя так, словно из могилы вылез. Но мне повезло, что я нашел эту практику. Я там многому научился.
