– Спаркс, жизнь твоя еще не кончена. Я пришел… чтобы внести в нее некоторые поправки. – Он колебался; Спаркс медленно повернулся и посмотрел ему в глаза. – Твоя двоюродная сестра Мун все рассказала мне о тебе. И это она прислала меня сюда.
– Мун? – У Спаркса перехватило дыхание.
– Да, сын. – В улыбке Сайруса чувствовалось желание помочь, подбодрить. – Это ее находчивости мы обязаны нашей встречей, а сердце ее, по-моему, ждет встречи еще кое с кем… Поговорив с ней, я понял, что тебя воспитала очень хорошая семья. – Спаркс молча отвел глаза. – А столкнувшись с удивительной верой Мун в тебя, – в голосе Сайруса послышалась какая-то затаенная грусть, – я окончательно понял, что мне нечего стыдиться такого сына. – Сайрус посмотрел на инструменты и приборы – молчаливые свидетельства того, что в жилах у них течет одна кровь, что они унаследовали одну и ту же страсть.
Спаркс встал, и Сайрус, подойдя к нему, снова повесил медаль ему на грудь и пристально посмотрел в глаза.
– Ты больше похож на мать… но я вполне успел убедиться, что в тебе живет неистребимая потребность любого технократа непременно ответить на все «почему». Мне и самому очень хочется, чтобы существовал ответ на любой вопрос… – Он как-то нерешительно положил руку Спарксу на плечо.
Но Спаркс смотрел отцу прямо в глаза, словно запечатлевая в своей памяти и этот миг, и это прикосновение, – он чувствовал, что открылась дверь той холодной темницы, где долгие годы томилась в заточении некая часть его души, и навстречу ей хлынули тепло и свет.
– Ты все-таки прилетел! Ты пришел сюда ради меня… Отец… – Он с трудом выговорил это слово, хотя был уверен, что ему никогда в жизни не доведется произнести его. И обеими руками прижал к себе руку Сайруса, держась за нее, словно ребенок. – Отец!
– Очень трогательно. – Спутник Сайруса резко нарушил эту идиллию. – А теперь, если вы не возражаете, ваша честь, я бы хотел со всем этим покончить.
Спаркс выпустил руку отца, неохотно обернулся и увидел, как тот второй человек расстегивает и снимает свой плащ.
– Герне! Откуда ты?..
Герне мрачно ухмыльнулся.
– Меня послала Похитительница Детей. Я твой подменыш, Покоритель Зари. – Его парализованные ноги были засунуты в какое-то неуклюжее подобие протезов.
– О чем это он говорит? – Спаркс снова оглянулся на отца. – Что он вообще здесь делает?
– Его привела ко мне Мун. Она сказала, что он хочет занять твое место во время обряда жертвоприношения.
– Занять мое место? – Спаркс был потрясен. – Он? Ты?.. Но почему, Герне? Почему ты хочешь сделать это для меня? – Он даже не позволял себе надеяться…
Герне коротко рассмеялся.
– Не для тебя, Покоритель Зари. Для нее. Ты даже не представляешь себе, насколько они похожи! Не можешь представить… А Мун поняла меня. Она поняла, что именно мне необходимо, чего я добиваюсь, желая вернуть Ариенрод и самоуважение… и с этим завершить свою жизнь, в последний разок посмеяться смерти в лицо. И она дала мне эту возможность. Боги, поскорее бы увидеть лицо Ариенрод, когда ей откроется, что она обманута по всем статьям! И тут уж она станет моей целиком – и навсегда! И мы вместе пройдем все круги ада и рая. – Он словно вернулся к ним издалека. – А тебе, Покоритель Зари, придется довольствоваться подпорченной копией – надеюсь, тебе и этого будет вполне достаточно. Ведь ты так никогда и не дотянул до того, чтобы обладать оригиналом. – Он протянул Спарксу свой плащ.
Спаркс взял его и набросил на плечи.
Сайрус вытащил из кармана склянку с какой-то коричневой мазью.
– Намажь-ка этим лицо и руки – у тебя слишком белая кожа, стража может заметить.
– Да, а то еще заметят, что ты не из числа Избранных, – не удержался и съязвил Герне.
Спаркс подошел к зеркалу и послушно натерся коричневой мазью. Позади себя он видел отражения Сайруса, который ждал, глядя на него, и Герне, озиравшегося с жадным вниманием бывшего обитателя этих комнат. Да, настоящий Звездный Бык вновь оказался в своем логове, а он, Спаркс… он просто встретился здесь с отцом… Они были очень разные, хотя и играли одну и ту же роль, любили одну и ту же женщину – в которой, как оказалось, заключены были две совершенно различные женщины, и теперь они любили ее именно за это… А сейчас один из них готов был вернуться к жизни, второй же – умереть…
Спаркс накинул капюшон на голову и подошел к Сайрусу.
– Я готов. – Он наконец-то сумел ответить улыбкой на улыбку отца.
– Сын Первого секретаря, внук премьер-министра… что ж, ты отлично подходишь для этой роли. – Сайрус удовлетворенно кивнул. – Может быть, хочешь взять что-нибудь на память?
Спаркс вспомнил, что флейта его так и осталась лежать на кушетке, и взял ее.
– Больше ничего. – Он только глянул на беспорядочно перепутанные провода на своем рабочем столе и тут же отвернулся.
– Герне… – Сайрус что-то тихо проговорил на своем языке и повторил сказанное для Спаркса:
– Спасибо тебе за то, что ты отдал мне моего сына.
Спаркс глубоко вздохнул.
– Спасибо, Герне.
Герне скрестил руки на груди с довольным видом, явно наслаждаясь чем-то, чего Спаркс понять до конца не мог.
– Да в любое время, садху, пожалуйста. Только уж постарайтесь не забыть, что своим счастьем вы обязаны мне! А теперь прочь отсюда! Мне хочется побыть одному в своих роскошных апартаментах, ведь времени у меня осталось немного.
Сайрус постучал в дверь, и она открылась. Спаркс быстро оглянулся на Герне, удобно расположившегося в глубине комнаты. Прощай, Ариенрод… И, прихрамывая, Спаркс двинулся следом за Сайрусом, изображая его слугу.
Глава 51
Мун плыла на волнах шумной праздничной толпы вниз по Главной Улице, прямо в скрипучие доки подбрюшья Карбункула – в ту, самую нижнюю, часть города, что открывалась прямо в море. Здесь людская река замедлила, наконец, свой бег, принося дары Матери Моря, и Мун удалось выбраться из толпы, – ей казалось, что прошла уже целая вечность, хотя с момента ее избрания миновало всего несколько часов. Теперь она могла провести остаток Ночи Масок так, как того хотелось ей самой. Пока не наступит рассвет.
Она вновь стала пробираться вверх по Главной улице к дому Джеруши ПалаТион, отбиваясь по дороге от развеселых поклонников, скрытых под масками и карнавальными костюмами, и ощущая бешеный, все убыстряющийся пульс этой последней ночи Фестиваля – ночи страсти и обещаний. Однако вспышки всеобщей любви лишь обостряли ее собственное чувство одиночества, и ей начинало казаться, что она останется на всю жизнь одинокой, если так и не сумеет что-либо предпринять за оставшиеся до рассвета несколько часов.
Чернота ночи за толстыми стенами города стала почти непроницаемой, когда она добралась наконец до дома ПалаТион и забарабанила в дверь. Джеруша сама открыла ей; вместо полицейской формы на ней было какое-то бесформенное одеяние вроде балахона. Она изумленно воззрилась на стоявшую перед ней королеву Лета.
