ПалаТион уже повернулась, чтобы уйти, но тут взгляд ее упал на инопланетян, расположившихся на трибунах.
– Ваше величество, – она снова подошла ближе к Мун и говорила теперь очень тихо, почти неслышно, – я верю в благородную цель ваших грядущих свершений! Я верю в справедливость ваших намерений. И я не хочу, чтобы кто-нибудь помешал вашим планам. – Мун показалось, что ПалаТион коснулась ее рукой, однако та даже не пошевелилась. – Мало того, я хочу помочь вам, – она заторопилась. – Я… я предлагаю вам свои услуги, свои знания, свой опыт, всю свою оставшуюся жизнь – если, конечно, вы сами захотите воспользоваться ими. И если позволите мне использовать их во имя благородной цели.
Мун понимала, что за этими словами кроется нечто значительно более важное и более глубокое.
– Неужели вы… хотите остаться? На Тиамат? – Это прозвучало так глупо и так не по-королевски, что даже Спаркс с изумлением покосился на нее.
Но ПалаТион, казалось, даже не заметила этой оплошности Мун.
– Не на той Тиамат, что существовала до сих пор. Но на той, что будет создана. – В ее темных, чуть раскосых глазах одновременно читался и вопрос, и требование, и обещание.
– Вы ведь комиссар полиции… слуга Гегемонии… почему же? – Мун тряхнула головой, не сомневаясь, что ПалаТион говорила совершенно искренне, однако все же с трудом осознавая это.
– Все на свете меняется, – просто сказала ПалаТион.
– Это не ответ! – вмешался Спаркс. – Мне не улыбается провести остаток жизни под присмотром комиссара полиции.
ПалаТион провела рукой по лицу.
– Тебе все еще мало? А от тебя я много доказательств требовала, Покоритель Зари?
Он потупился и ничего не ответил.
– Чтобы рассказать, что послужило причиной столь значительных перемен во мне, потребуется целая жизнь. Но поверьте, причины эти достаточно серьезны.
– Но ведь если вы не улетите вместе со всеми, то можете потом горько пожалеть об этом – если передумаете, – проговорила Мун. – Вы уверены, что так хотите остаться?
– Не уверена. – ПалаТион снова посмотрела на инопланетян, таких невыразимо далеких от того мира, к которому она сейчас протягивала руки… – А впрочем, что я, черт побери, теряю? Да, я уверена. – И она, наконец, открыто улыбнулась Мун.
– В таком случае, оставайтесь! – Мун тоже улыбнулась. Если Тиамат сумела так изменить тебя, значит, сможет и сама перемениться… мы поможем ей… я смогу! – Все, чем вы захотите помочь нам, я приму с благодарностью, комиссар…
– Джеруша.
– Хорошо, Джеруша. – Мун коснулась ее руки в традиционном приветствии.
– Я должна носить это, – Джеруша показала на свою форму, – пока последний корабль не покинет Тиамат. После чего мой долг по отношению к Гегемонии будет выполнен, и я всей душой готова буду принадлежать будущему.
Мун кивнула.
– А теперь разрешите мне удалиться, ваше величество: я спешу исправить свои старые ошибки. Мне необходимо сообщить одну очень важную вещь человеку, который не умеет выражать вслух собственные чувства.
Мун с абсолютно непроницаемым видом смотрела вслед комиссару ПалаТион, направлявшейся к трибунам инопланетян. Потом снова встала и объявила конец Фестиваля и Зимы. Но то было лишь начало Смены Времен Года.
Холодный рассвет долетел на крыльях ветра и в эту подземную гавань; в свете наступающего дня Мун шла рядом со Спарксом по Главной улице Карбункула, окруженная толпой наиболее явных своих приверженцев, слыша позади поскрипывание и вздохи судов и крики усталых моряков. Немыслимое количество кораблей, буквально скрывавших под собой воды гавани, уже начинало уменьшаться; суда начали свой исход из столицы.
Скоро сюда прибудут дети Лета. Праздник Смены Времен года служил для них началом очередной миграции к северу. Летом южные широты Тиамат становились практически непригодными для жизни – казалось, само море восстает против островитян, вынуждая их переселяться в северные широты и само продвигаясь с ними вместе.
Жители Зимы теперь должны были разделить с островитянами ту обширную территорию, что до сей поры принадлежала им одним, а также – приспособиться к новому, более тесному сосуществованию и сотрудничеству с детьми Лета без какой бы то ни было поддержки инопланетян. Знать Карбункула, как всегда, переселится в свои поместья, вновь обретая навыки обычных земледельцев и стремясь сохранить свое благополучие.
И среди всех этих передвижек и хаоса Мун должна будет начать строительство новой жизни на Тиамат.
– Зря, видно, я думала, что, как только доберусь до Карбункула, все мои проблемы останутся позади! Они только начинаются… – жалобно проговорила она, и дыхание ее тут же превратилось в облачко морозного тумана. Даже сейчас, рядом со Спарксом, слушая успокаивающий шум моря, она чувствовала страшный гнет неведомого грядущего, а Карбункул высился над ней, словно его зловещий символ. Она на мгновение остановилась и оперлась о покрытый ржавчиной и мхом парапет, глядя на неспокойные черно-зеленые волны. Спаркс тоже остановился – он весь день был рядом с нею, пытаясь изо всех сил утвердить ее в мысли о том, что перемены совершаются к лучшему и неизбежно смешивают всех – друзей и врагов, любимцев и жертвы.
– Сейчас у тебя есть на кого опереться. И появятся новые сторонники. Тебе не придется нести эту ношу одной. У тебя всегда будут помощники. – В голосе Спаркса невольно послышалась горечь, и он слегка отодвинулся от Мун. Она понимала, что все те, на кого она должна будет опираться впредь, знают, кем Спаркс был прежде; и даже если они не испытывают ненависти к нему, то всегда будут напоминать ему о той ужасной роли, которую он сыграл в прошлом, будя в нем ненависть к самому себе. – Никто никогда не правит в одиночку… даже Ариенрод.
– Я не Ариенрод! – Она тут же умолкла, догадавшись, что он вкладывал в свои слова совсем иной смысл, однако сдержаться не успела. – Я думала, что ты…
– Я вовсе не это имел в виду.
– Я знаю. – Но знала также и то, что он всегда будет вспоминать Ариенрод, глядя на нее, – потому что Ариенрод всегда будет жива и в его памяти, и в лице Мун, так что порой им трудно будет посмотреть друг другу в глаза. Она стерла с лица осевший на него утренний туман. За мрачной громадой города на западе еще виднелась тоненькая, яркая, точно радуга, полоска непогасшей зари. – Когда же мы теперь снова увидим хоть одну радугу?
Что-то мягко плеснуло в воде прямо под ними. Посмотрев вниз, Мун увидела плоскую голову на гибкой шее, изящно приподнятую над водой. Темные глаза пытались заглянуть ей в лицо. У нее перехватило дыхание, и она услышала, как Спаркс невольно выдохнул: «Нет!»
– Спаркс! – Она успела схватить его за руку как раз тогда, когда он уже собрался бежать прочь. – Погоди. Не беги.
– Зачем ты удерживаешь меня, Мун?
Она, не отвечая, присела на корточки, потянув его за собою; ее расшитая бисером зеленоватая вуаль зашелестела по доскам причала. Мер подплыл к ней так близко, что она могла коснуться рукой его теплой шеи.
