– Алло! – Она почти прижала трубку к губам; громкий голос ее эхом разносился по пустой квартире. – Это комиссар ПалаТион из Карбункула. Можно мне поговорить с Нгенетом?
– Что?.. Нет, его нет дома, комиссар… он… ушел в море на своем катере…
– Когда он вернется?
– Не знаю. Он ничего не сказал… Что-нибудь ему передать?
– Нет, спасибо, ничего.
Она стукнула по рычагу кулаком и резко отвернулась от телефона, дрожа от ярости.
Потом снова подошла к столику, взяла в руки розовую, цвета рассветного неба раковину и прижала ее к себе, водя дрожащим пальцем по шелковисто-нежным извивам. Потом потрогала тот край, где был отломан один из хрупких шипов. Стиснула пальцами следующий шип и сломала его. Потом еще один, и еще… Кусочки раковины беззвучно падали на ковер. Джеруша тихо плакала, глядя, как они падают, – словно отламывала собственные пальцы.
Глава 29
– Все, что мы делаем, оказывает какое-то воздействие на то, что нас окружает.
– Я знаю… – Мун шла рядом с Нгенетом по склону холма, покрытого охряной и серебристой травой, звеневшей под ветром, словно струны арфы. Усадьба будто растворялась в этом серебристом блеске, среди окружавших ее холмов; прочные стены дома, сделанные из грубого камня и просоленного, промоченного насквозь дерева были в такой же степени частью этой земли, как и сам Нгенет. Мун задумчиво поглядывала на него сбоку, припоминая, каким странным показался он ей тогда, пять лет назад… Она безусловно замечала перемены, происшедшие с ним за эти пять лет; он явно постарел, а вот ее собственное лицо казалось ей точно таким же, как и тогда.
И, тем не менее, она тоже изменилась, повзрослела – в тот миг, когда увидела, как свет жизни гаснет в глазах Элсевиер. Смерть пока что уступила ей дорогу… но отрицать существование смерти было нельзя. Печаль, баламутившая ее душу, была похожа на шторм, загнанный в бутылку. Если бы она сама, по собственной воле, не бросила смерти вызов, гибель Элси не была бы на ее совести.
– Если бы Элси не полетела со мной на Тиамат, она была бы жива. Если бы я осталась на Харему с ней, она была бы… счастлива. – Мун вдруг увидела перед собой не Элси, а… Спаркса. Ничьи мечты никогда не были для меня важнее, чем мои собственные, У Мун подогнулись колени.
– Но ты-то не была бы счастлива! – Нгенет посмотрел на нее сверху вниз и взял ее руку в свою большую теплую ладонь, помогая идти, потому что склон стал круче. – И понимая, что ты несчастна, Элси была бы несчастлива вдвое. Мы не можем всю свою жизнь лгать – ни себе, ни кому-то другому; из этого никогда ничего не получается. Человек вынужден быть честным перед самим собой. Элси это понимала, иначе тебя бы сейчас здесь не было. Твой прилет был неизбежен. И смерть неизбежна – сколько бы мы ее ни отрицали. – Мун остро глянула на него: он был огорчен, потому что печальна была она. – После смерти ТиДжея Элси никогда уже не была прежней. Мой отец всегда говорил, что она из однолюбов. На счастье себе или на беду. – Он сунул руки в карманы парки, глядя на север, в затянутую белой дымкой даль, туда, где лежал Карбункул. – Каждый наш поступок, Мун, сказывается на том, что нас окружает. Я бы никогда ничему не научился, если бы не усвоил этой простой истины. Никогда не принимай похвалу полностью на свой счет… как и вину. Тебе не в чем винить себя.
– Нет, есть! – Она безутешно покачала головой.
– Тогда начинай думать о том, какими своими поступками могла бы искупить вину! – Нгенет подождал, пока глаза Мун не загорелись любопытством. – Не позволяй горю разрушать твою душу. И не будь такой, черт побери, эгоистичной! Ты же сама говорила, что предсказатель велел тебе вернуться на Тиамат. И что внутренний голос подсказывал тебе то же самое.
– Да – чтобы помочь Спарксу… – Она тоже посмотрела на север, вдоль берега. Женщина-однолюб…
– Спаркс – лишь одно из звеньев сложного механизма. Предсказатели не посылают телепатических сигналов через всю галактику, чтобы успокоить чье-то разбитое сердце. В данном случае гораздо большее связано именно с твоей судьбой. И дело тут не только в Спарксе. – Нгенет резко остановился и посмотрел ей в глаза.
– Я… я понимаю. – Она переступала с ноги на ногу в спутанной траве, словно вдруг испугавшись, что ее тень может омрачить ясное лицо земли. – Я теперь это хорошо понимаю. – На самом деле она по-настоящему так и не поняла этого, так и не поверила до конца. – Но я не знаю, зачем тогда, если не для того, чтобы помочь Спарксу? Какой-то внутренний голос действительно убеждал меня в том, что я должна вернуться… но причину не назвал…
– Может быть, все же назвал? Что, например, ты узнала на Харему такого, чего не сумела бы узнать здесь?
Она изумленно вскинула глаза.
– Я узнала… что значит быть предсказательницей! Я узнала, что на Харему есть многое, на что и мы имеем полное право, но только все это от нас прячут. – Она слышала, как холодно звучит ее голос – точно зимний ветер. – Я знаю теперь, во что верила Элсевиер и почему… Все это стало частью меня самой. Никто не сможет заставить меня забыть это. И я хочу многое переменить. – Губы ее дрогнули, руки в карманах сжались в кулаки. – Но только пока не знаю, как… – Спаркс. Может быть, Спаркс знает…
– Узнаешь, когда попадешь в Карбункул.
Она улыбнулась.
– В последний раз, когда мы говорили об этом, ты совсем не хотел, чтобы я уезжала.
– Я и сейчас не хочу, – мрачно подтвердил он. – Но сейчас я говорю с совсем иной женщиной. Кто я такой, чтобы спорить с Судьбой? Мой отец учил меня верить в закон кармы – учил, что то, чем мы стали в настоящей жизни, является лишь вознаграждением или наказанием за наше поведение в жизни предшествующей. Если бы я хотел сыграть перед тобой философа, я бы сказал: когда Элсевиер умерла, душа ее возродилась в тебе, – там, в море произошла некая подмена…
– Мне хотелось бы верить, что это так… – Мун зажмурилась; потом все-таки улыбнулась и снова решительно открыла глаза. – Миро, а тебе когда-нибудь хотелось узнать, кем ты был в предыдущей жизни? И не было бы иначе, если б мы рождались, зная, что именно должны предпринять, а не ползать, подобно слепым щенкам, и не страдать в темноте?
Он засмеялся.
– Этот вопрос должен был бы задать тебе я, сивилла!
Сивилла. Я снова одна из них. Я снова обрела целостность. Нет, даже больше, стала почти святой.
Холодный воздух обжигал легкие. Мун рукой придерживала парку на груди – там, где был спрятан трилистник. Она заметила, что снова невольно смотрит на север, мечтая увидеть невидимое. Приближалось время фестиваля и последнего визита на Тиамат премьер-министра Гегемонии. Она успела вернуться на Тиамат до начала Фестиваля, однако только через две недели торговое судно сможет отвезти ее в Карбункул. Тогда уже останется не больше недели… Сердце вдруг тяжело забилось в груди, но Мун не знала, какое чувство в ней сильнее – ожидание или страх.
Они миновали стоявшие в стороне от главного дома лаборатории и мастерские и начали спуск в залитую водой долину, что простиралась вдоль берега к северу и к югу до самых границ владений Нгенета. В мастерских Нгенет частенько возился с различными устаревшими и поломанными механизмами, самостоятельно изготавливая для них несложные запчасти, – еще несколько месяцев назад все это показалось бы ей чудом, но теперь она считала его усилия совершенно бессмысленными: зачем он столько возится со всяким старьем, если у него есть множество новых машин и приспособлений, привезенных из города и умеющих делать все, что угодно? Он только улыбался в ответ на ее недоуменные вопросы и просил никому больше об этом не говорить.
